— Вон оно как… — хмыкнул Шеин. — И за какие же заслуги радость сия?..
— Сего не ведаю, — заморгал часто-часто рассказчик. — Может, из-за суровости жителей края — северы. Может, по иной какой докуке… Не ведаю. Ты уж, батюшка-воевода не изволь гневаться…
— Ладно, сказывай о другой небылице…
— По другой же — великим князем был поставлен на управление градом и краем один из местных старейшин племен северских — волостелин. Он в Житии преподобного Феодосия Печерского упоминается. А Житие сие писано преподобным Нестором. Вот одно к другому и складывается… Уже во времена Владимира Святославича и город был, и володарь имелся.
— Читал, помню, — мягко кивнул головой Шеин, плеснув кудрями по плечам. — Только такого значения не придавал. Более о вере христианской мыслил. Но оставим это. Какой же град Курск в ту пору был?
— Судя опять же по текстам Жития, немал, немал, батюшка-воевода, — зачастил дьячок. — И церковки каменные имелись, и священники многие — они-то отрока грамотке да святому Писанию учили, и волостелин опять же был, и хоромы волостелина, в которых он праздничные тризны учинял, призывая княжих лучших людей. А отрок Феодосий им прислуживал, как ныне кравчие, стольники да виночерпии. И торговые ряды были, и баньки-мыльни, и кузницы, и гончарни… И крепостица, детинцем рекомая, имелась…
— Не от нее ли осыпь-то, что посреди нашей крепости? — перебил Шеин, видимо, вспомнив о поросшей полынью да репейником осыпи — остатком былого крепостного вала.
— Надо думать, от нее будет, — вроде бы согласился дьячок. Но тут же раздумчиво добавил: — А возможно, то остатки и от вала, отделявшего княжий терем с подворьем от остального детинца. Теперь о том уже никто не скажет, не расскажет, — с сожалением развел он руками.
— Интересно, интересно, — опершись локтем на столешницу, подпер голову кулаком Шеин.
Как любого любознательного человека — а Алексей Семенович был любознательным — воеводу все больше и больше занимал сказ об истории града.
Взять хотя бы осыпь. Казалось, ну что тут особенного?!. Подумаешь, осыпь — пристанище псов бездомных да вездесущих воробьиных стай. Ан, нет! В стародавние времена это был вал, на котором стоял частокол… Это была граница, отделявшая детинец от посада или княжеское подворье от остального детинца. И это так зримо, так ощутимо, так явно после нехитрых слов какого-то церковного дьячка! Хотя самого, по чести сказать, соплей можно перебить: и худ, и тощ, и одет бедно.
