— На этом месте ранее стояла башня под названием Меловая, — потрафил своими познаниями воеводе казачий голова Федор Щеглов. — Но она сгорела еще в семь тысяч сто двадцатом году, во время осады города польско-литовскими войсками то ли пана Желтовского, то ли полковника Ходкевича… Теперь уже и не припомнить точно…
— Или пана Кулаковского… — ввернул Евсей Большой и заморгал часто-часто, словно в оба глаза ему попали соринки.
Старшому городской воротной службы куда проще было с многопудовыми вратами обращаться, чем со словами. Да еще при самом воеводе. Труд непосильный…
— А может, и треклятый Семка Лыко… или же Петро Дорошенко… — не остался в стороне Иван Пушкарь. — Тоже изверги известные и хаживали часто.
— Не, — не согласился с ним Щеглов. — Князь Семен Лыко тогда разорил окрестности Рыльска и сжег Белгород. Но до Курска, слава Богу, не дошел. А Петр Дорошенко, атаман запорожских казаков, в наших краях был хоть и часто, но позже. И грабил только уезды да волости Курска. К самому городу не подходил — видать, кишка была тонка.
— Враг поджег? — возвращая к сути дела, прервал воевода завязавшийся спор.
— Сказывают, что не враг, а сами курчане по приказу воеводы Татищева, — счел нужным вмешаться с пояснениями стрелецкий голова Афанасий Строев. — Но о том лучше всех знает дьячок Никольской церкви Пахомий. Он уже в который раз переписывает летописный сказ о том.
«Опять этот дьячок Пахомий, — непроизвольно поморщился Шеин. — Первый день в сем граде, но, поди ж ты, уже третий раз о нем слышу… Надо непременно повидать его…»
— Семка! — властно позвал он смышленого и расторопного стрельчонка.
— Я тут, батюшка-воевода, — засиял очами малец, вьюном прошмыгнув между приказными и служивыми.
И подражая бравым стрельцам, вытянулся в струнку, выпячивая тощую, костлявую грудку.
— Я тут!
— Завтра с утра пулей к дьячку — звать ко мне. И предупреди, чтобы не вздумал мешкать. Понял?
— Угу!
— Не «угу», а по-военному кратко и точно: «да!» или «понял!».
— Да! Понял.
— Раз понял, то держись поблизости. Может, понадобишься еще…
Так Семка, сын Фрола Акимова, получил первое в жизни воеводское поручение. И был этим несказанно горд. Жаль, что никто из его друзей-товарищей того не видел. От зависти бы лопнули, конечно.
— А это и есть ваш знаменитый Кур? — прицелился перстом Алексей Семенович с высоты стен бастиона в речку, неспешно катившую в низине темную, свинцовую гладь вод до слияния с Тускорем.
— Он самый, он самый, — поспешили с подтверждением служивые.
