В этом месте Ивашкина навета воевода поймал себя на мысли: ведь и он несколько часов тому назад сам примерно также думал. Однако виду не подал, только бровью легонько, по-кошачьи, повел.
Поведал Ивашка и о том, что некий стрелец именем Никишка грозился воеводе голову ссечь, коли тот позарится на его жену — писаную красавицу, которой ни в Курске, ни в других краях по красоте равной нет. При этом «честной челобитчик» не преминул заметить, «красавица она-то красавица, да Бог детишек ей пока не дает, праздной ходит».
— Сам слышал? — воззрился воевода.
— Не довелось, — заморгал виновато церковный староста.
— Откуда ведаешь?
— Да стрельцы по пьяному делу бахвалились…
— При ком речи велись? — строго спросил Шеин и вцепился взглядом, словно раскаленными клещами, в душу Истомы.
Тот струхнул. Это не посадских простаков пугать родством с Карионом Истоминым да Сильвестром Медведевым. Это ответ перед воеводой держать. Тут самому впору быть пуганым.
— Кажись, при стрельцах… стрельцах десятника Фрола Акимова… батюшка-боярин, — залепетал, заикаясь.
И снова — бух на колени и лбом о пол.
Пока челобитчик лбом стирал пыль с пола, воевода, согнав сонливую одурь, размышлял, что ему делать с наветом: то ли ход давать, то ли оставить без последствий до нужного случая.
«И с этим последователем Иуды что делать? — стучалась мысль в виски. — Оставь все так — пойдет к Шереметеву с враками этими… а то и выше… Дай ходу — ни дьячка, ни стрельца не жалко — о вознаграждении досаждать начнет… Таким только палец в рот положи — по локоть ухватят. Пугнуть дыбой что ли… за ябедничество».
— А почто ты, червь навозный, пес шелудивый, сразу до съезжей не дошел да про те речи срамные подьячим не сказал? — сойдя со своего места, пнул он ногой в мягком сафьяновом сапоге челобитчика, стараясь попасть каблуком. Чтоб побольней было. — Встань и ответствуй — почто?!. Да я тебя, песья кровь, в бараний рог скручу, собственное дерьмо жрать заставлю! Почто порядок нарушаешь?!
Войдя в раж, воевода и на самом деле распалился не на шутку, пиная сапогами растянувшегося на полу во весь рост челобитчика. Такое часто случается, когда слабый сильному сдачи дать не может и терпеливо переносит побои и насилие. И сильному в этот момент хочется еще больше «клевать» виновного. Только азарт разгорается. Воевода Шеин тут исключением не был.
— Сгною, в пыль сотру! На дыбу отправлю!
— Виноват, батюшка-воевода, — сквозь ахи и охи захныкал, запричитал по-бабьи Ивашка. — Прости окаянного, будь милостив. Пожалей деток малых! Век за тебя буду Бога молить…
