— Слушай, а почему ручей называется Акавас, что это значит?
— Башкиры так назвали. Вы мимо хутора проплыли, там их шесть семей живут. Запасают заготовки для саней и тележных колес, мочало вымачивают, зимой по льду в райпромкомбинат вывозят. Спрашивал у них насчет названия, говорят, правильно-то — Ак аваз, чистый звук, значит. Почему чистый? А вот послушайте… — Павел приложил руки ко рту рупором, крикнул: — О-го-го-о-о!
— Го-го-о-о-о! — отчетливо откликнулось эхо.
Мы стали расспрашивать словоохотливого пасечника, много ли меду дает пасека («Год на год не приходится, но колхоз в общем доволен»), можно ли подъехать к Акавасу посуху («Трудно, но можно. А как бы иначе ульи сюда привезли?»). Оказалось, наверху, по нагорью пролегает грунтовая дорога, с нее можно свернуть в распадок и по руслу высохшего когда-то ручья спуститься к реке на телеге с заторможенными задними колесами, а однажды председатель колхоза и на «газике» съехал.
— Приехать бы сюда будущим летом со снастями! — мечтательно сказал Саша. — Похоже, крупной рыбы тут много.
— Много, — согласился Павел. — В яме возле устья Акаваса тайменей полно. Иногда солнце высветит яму насквозь, и видно: все дно будто поленьями устлано. Должно быть, в жаркое время их холодная вода привлекает. А ниже в струе из Акаваса стая подустов стоит. Заметили, когда приставали к берегу?
— Нет.
— Так, идемте, посмотрите!
Мы из любопытства последовали за Павлом. Он жестом щедрого хозяина повел рукой, указывая на песчаную отмель, и мы снова ахнули: начиная немного ниже устья ручья, на небольшой глубине растянулась до темного плеса огромная стая тупорылых рыб. Одноразмерные, сантиметров по 20–25 длиной, они «стояли» на виду, лениво пошевеливая плавниками. Правда, когда мы подошли к воде, вся стая враз немного отодвинулась речнее, но все-равно до ее ближнего края было всего шагов пять, не более.
— Ух ты! — изумился Рамиль. Даже у него, флегматика, глаза азартно загорелись. — Это сколько же рыбы можно отсюда выгрести, если пройтись с бреднем?!
— Не один, пожалуй, центнер, — сказал Павел. — Но что с ней делать? Все не съесть, продать тут некому…
— И никто их не ловит?
— Иногда в выходной день приезжают на мотоциклах двое парней из Салавта. Штук до ста надергают и уезжают, набив рюкзаки. Их удочки вон к старой березе приставлены. Хотите, так попользуйтесь. Только потом верните на место, а то ребята на меня рассердятся.
Павел ушел на пасеку, пообещав вернуться попозже, а мы, конечно, воспользовались его советом. На удилища были срезаны и обструганы прямоствольные березки, превосходные получились удилища: крепкие, длинные — как раз до подустов достанут. Опытный Саша покачал в сыром месте у ручья молодые деревца, и из-под их корней полезли на поверхность земли потревоженные черви. Собрав их в брошенную кем-то на берегу консервную банку, Саша с Рамилем наживили крючки, забросили их в реку. Но странное дело: подусты проявили к предложенному им угощению полное равнодушие. Ребята подводили червяков к самым мордам рыб, а те отодвигались в сторонку, не брали наживку. Попробовали порыбачить я со Стасом — результат тот же. Хотели уже отказаться от этой затеи, как вдруг стая будто какой-то сигнал получила — начался бешеный клев, только успевай насаживать червей! У нас от волнения руки затряслись. Клев продолжался минут 10–15 и прекратился так же неожиданно, как начался. Стая снова впала в полное равнодушие…
