Свечерело. Пора было нам и честь знать. На прощанье поочередно обнялись с растроганным встречей хозяином. Я, казначей группы, тихонько спросил у него, сколько мы должны за угощение.
— Да ты что! — обиделся Марко. — Я с русских денег не беру! Приходите еще, буду очень-очень рад!
По мере того, как мы спускались с холма, возвращаясь в свой лагерь, возбуждение, охватившее нас за столом у Марко, спадало. Некоторое время шагали молча, и вдруг Ваня Солнцев сказал:
— Знаете, ребята, в гостях хорошо, а дома все-таки лучше. Я хочу домой…
И словно какое-то поветрие накатило на нас. Послышалось:
— И я!
— И я!..
— У нас сейчас листопад, — мечтательно продолжал Ваня. — Помните, как сыплются листья с лип у оперного театра, как шуршат, когда идешь по ним?
— Я живу на круче у Белой, — подхватил кто-то его слова, — глянешь осенью от нас на Забелье — такая там красота! Как у Пушкина: в багрец и золото одетые леса…
Все задумались, должно быть, вспоминая дорогие им места. Так вот чего нам стало нехватать — родной земли под ногами!
Я читал в разных книгах, что людей, надолго или навсегда разлучившихся с Родиной, мучает неизбывная тоска, называется это ностальгией. Наше путешествие было рассчитано всего лишь на две недели, и все-таки где-то на одиннадцатый-двенадцатый день я почувствовал смутное беспокойство, перераставшее в томление души. Она пресытилась видами и красками пусть и дружественной, но чужой страны, возникло еще не облеченное в слова желание скорей вернуться домой. Ваня высказал это оказавшееся общим для нас всех, подогретое спетыми у Марко песнями желание.
Продолжая начатый Ваней разговор, я сказал:
— Здесь красиво, но на Белой есть места и покрасивей, а ее верховья — просто сказка…
Сказал так, и прежде всего дивного дива в той сказке вспомнилось мне маленькое чудо природы в первозданном роскошном обрамлении — впадающий в Белую ручей Акавас. Вспомнилось столь отчетливо и зазывно, что сердце у меня на миг замерло, затем забилось учащенно. Акавас, Акавас… Я покатал это слово во рту, словно галечку, вынутую из хрустально чистой воды горного ручья, и подумал, что больше, пожалуй, ни к каким морям ездить не буду — лучше проводить отпуск у себя на Белой, там не соскучишься, не затоскуешь…
Вот, собственно и вся история, связанная с поездкой в Югославию. Она не имеет прямого отношения к другой истории, к которой сейчас перейду. Но эти две истории живут в моей памяти рядом, наверно, потому, что мысль, пришедшая мне в голову там, у моря Ядрана, оказалась стойкой: шесть последующих отпусков я провел у милого моему сердцу Акаваса.
