Заинтересовавшись списком облигаций, я проверил по тиражным таблицам, не выпало ли на эти номера крупных выигрышей, что могло бы объяснить причину убийства, но ничего не обнаружил. Однако список мог быть важным вещественным доказательством в случае, если бы нам удалось у кого-нибудь обнаружить похищенные облигации.
Я вызвал к себе в кабинет Семина, которого обвиняли в убийстве. Он произвел на меня пренеприятное впечатление. По виду его можно было отнести к такому типу людей, про которых в народе говорят: «сорок два несчастья». Отпечаток приниженности и растерянности лежал не только на его заросшем черной щетиной, оплывшем, грушевидном лице с утиным, расплюснутым на конце носом, печально свисающим к тонким синеватым губам, но и на всей его нескладной фигуре с покатыми плечами и тонкими кривыми ногами в заплатанных грязных штанах. Маленькие, быстрые, как испуганные мыши, глазки Семина бегали по сторонам, веки поминутно моргали.
Держался Семин так же, как и большинство подследственных, не раз уже до этого побывавших под судом и в тюрьме, то есть старался отрицать буквально все. Так, например, он заявлял, что вовсе не знал Глотова, хотя свидетели утверждали, что весной он помогал Глотову садить картошку.
— Разберитесь, гражданин начальник, в моем деле, — канючил он. — Зря меня попутали. Подкинул мне какой-то черт эти тряпки, чтобы засыпать меня, а я, истинный господь, не пришивал Глотова. На черта мне это сдалось? Я и раньше в мокрые дела никогда не ввязывался, а теперь и вовсе. У меня… — Тут он помедлил и продолжал с некоторым смущением, почти шепотом: — Жена у меня на сносях. Конечно, уже и годы немолодые, но вот ребенка ждем. Была у нас девчонка, так померла, пока я в лагерях отбывал. А теперь я зарок себе дал остепениться… Работать начал. Хоть спросите, третий месяц на углярке работаю. А тут… такое вдруг. Черт меня дернул на эти тряпки польститься. Утром вышел, смотрю — лежит узел. Мне бы его выкинуть подальше, а я, дурак этакий, значит, пожадничал, прибрал его.
Мне казалось, что Семин не лжет. Пока он говорил, я смотрел на его руки, черные, мозолистые, похожие на клешни.
— Кем был в лагерях? — спросил я его.
— Да кем, известно, мужиком, работягой. Вкалывал на совесть. Норму выполнял. Надеялся, что срок сократят…
— А кто, по-твоему, мог тебе подкинуть вещи Глотова? Кто такую пакость тебе подстроил?
Семин тут и вовсе отвел глаза в сторону:
— Почем же я знаю, — загнусил он. — Мало ли сволочей на свете?
