— А теперь что же?
— Теперь иначе. Мы не были так привязаны друг к другу.
— Это не меняет дела. Девочка, я — сложившаяся личность. Я уже не стану другим. — Миртл больше не слушала меня, и я тихо прибавил: — Даже под благотворным влиянием женщины!
Мы помолчали. Я продрог. Ночь была темная, облачная — безветренно, но свежесть пробирает до костей. Первый раз, кажется, я раньше, чем Миртл, заметил, что холодно. Я взял ее за руку и помог подняться. Мы двинулись к выходу. Миртл пошла не в ту сторону, где был ее дом, но я незаметно повернул ее в нужном направлении.
— Что же нам делать?
Ее голосок звучал негромко и уныло, глаза устремлены были к небу. Но мне послышалась в нем и спокойная решимость человека, который трезво оценивает обстановку. По-прежнему не глядя на меня, она повторила вопрос. Мы достаточно хорошо понимали друг друга: я знал, что она спрашивает, не лучше ли нам расстаться.
Я уклонился от ответа.
— А ты сама что думаешь?
Я услышал, как у нее перехватило дыхание. Она знала, что это, в сущности, не вопрос.
— Киска, ты считаешь, что я… что мне лучше не искать с тобой новых встреч?
— Совсем не встречаться? Невозможно! — Ее голос окреп и зазвенел взволнованно.
Кончать надо с этой историей, подумал я.
— Я не должен был допустить до всего этого…
— И не вижу, зачем это нужно! — перебила Миртл, обрывая мое суесловие.
— Но какой же тогда выход? — Я разразился пространной речью. Мы стояли на перекрестке; с диким лязгом подкатил ремонтный вагон, заваленный инструментом и прочими железяками. А кругом была ночь.
Миртл что-то сказала.
— Ты что говоришь?
— Да это я так, все то же.
Мы умолкли, обессиленные. Бесцельно посмотрели, как два молодых полицейских в плащах закрылись в тесной будке с полицейским телефоном — на крыше будки мигал красный огонек.
— Думаю, тебе надо будет так и смотреть на вещи, — сказал я.
— Не могу… И никогда не смогу, наверное.
Мы тронулись домой, так ни на чем и не порешив. У ее дома мы стали и взглянули друг на друга. Когда мы теперь встретимся? Спросить мне не хватало духу.
— Так ты хочешь, чтобы я приехала в воскресенье? — кротко спросила Миртл.
— Да. Но я не имею права тебя звать. После всего…
Мы держались за руки.
Наконец я пробормотал:
— Я, во всяком случае, там буду…
— Тогда я приеду, конечно.
Мы шепотом пожелали друг другу спокойной ночи.
Я зашагал домой той же дорогой, по какой, бывало, с такой пьянящей радостью мчался на велосипеде воскресными вечерами. Я был совершенно опустошен. К чему привело наше объяснение? Много ли в нем пользы? Интересно, что думает Миртл. Мне по крайней мере стало ясно, что всему у нас с нею предначертан конец. Я шел и едва сдерживал слезы.
