— А ты хоть палец о палец ударила, чтобы взлюбили? — Что она, черт возьми, никак не научится ладить с моими друзьями!
Молчание.
— Хочешь, и ты приходи ко мне. — Голос ее неуверенно замер.
— Патефон слушать, да?
Разговор зашел в тупик.
Я решил, что последую ее совету. Я, кстати, большой любитель танцевать. И патефон слушать — тоже.
Миртл вела себя, повторяю, далеко не глупо. Реже встречаясь со мной, она получала возможность найти кого-нибудь другого, а я чтобы мучился от ревности. В любом случае она бы не прогадала.
Что до меня, то, когда разговор зашел в тупик, я стал вести себя попросту гнусно.
Миртл сказала:
— Я как раз купила новую пластинку с «Императором».
— Господи помилуй! Где взяла столько денег?
— Заработала, зайчик.
— Не думал, что такое тебе по карману.
— Теперь буду месяц сидеть без гроша.
— Хорошенькая перспектива! — Видно, я не до конца распоясался, если не прибавил, что мне теперь, понятное дело, одному платить за наши совместные развлечения, между прочим, чистая неправда. — У тебя ведь есть пластинка с «Императором».
— Да, но эта лучше. А старую я продам.
— Кому это?
— Купит кто-нибудь. У нас на работе одна хотела.
— Все ясно. — Я помолчал, подыскивая предлог сморозить новую гнусность. — Еще какой музыкой ты намерена поднимать культуру граждан?
— Не знаю, пока не думала.
— Бетховен, сдобренный Дюком Эллингтоном? — Это был выпад против приятелей Хаксби, щеголяющих, как нынче принято у эстетов, преклонением перед джазовой музыкой. Миртл сама мне говорила.
— А что тут такого, зайчик? Мне казалось, тебе всегда нравился король джаза.
Я окончательно взъерепенился:
— Уши вянут слушать! «Король»!
Миртл смолчала. С первых слов я повел разговор в духе оскорбленной добродетели. Теперь добродетель овладела мной без остатка.
— Надо думать, ты и выпивки позаботилась припасти?
— Почему надо так думать?
— По моим наблюдениям, тебе трудно усваивать культуру всухую.
Поверите ли, Миртл рассмеялась — во всяком случае, судя по тому, что донеслось из телефонной трубки. И смеяться она могла только надо мной.
— Пей, сделай милость, только не жалуйся потом, что тебе было плохо.
— Ни глотка не выпью, зайчик.
— Ничего, другие вылакают!
— Тогда, зайчик, мне тем более ничего не достанется.
— Налакаются, как свиньи — вот что возмутительно! — кричал я. — И притом за твой счет! — Не знаю, что меня больше возмущало, сама попойка или во что она обойдется.
— Ты не прав.
— Нет, прав. Последний раз после такой вечеринки у тебя видик был — краше в гроб кладут.
