— Прелесть ты моя! — Я чмокнул ее в обе щеки, мягкие, как лепестки.
Мои руки сползли с ее талии ниже. Миртл вырвалась.
— Зайчик, мы же стоим прямо на юру.
Теперь наступил мой черед. Я человек прямой, и прибегать к блудливым усмешкам мне незачем. Я твердо взял ее за руку и сказал:
— Тогда пошли. — И мы припустились вниз с горы — чего лучше, ноги сами идут!
Что бы Миртл ни делала, она неизменно сохраняла кроткий, безгрешный вид. Ей это превосходно удалось и в ту минуту, когда я наконец-то откинул одеяло на кровати. Сплошная кротость и безгрешность, само целомудрие и благонравие и все прочее, что принято связывать с понятием «честная девушка» — а все-таки не стерпела и покосилась на меня исподтишка. Тут-то она мне и попалась в руки.
Я говорил уже, что лицу Миртл были свойственны два разных выражения. Вороватый взгляд сделал чудо, и они совместились: смиренная печаль с оттенком упрека, плутоватая усмешечка с оттенком блудливости — все тут, поди разберись.
Спустя какое-то время мы оживали после короткого отдыха. Праздные мысли лениво проплывали у меня в голове. Под потолком паук неторопливо оплетал угол комнаты паутиной. Неведомые запахи щекотали мне ноздри. Хлопая крыльями, за окном пролетела ворона. Я обливался потом, так как по воле Миртл мы были погребены под грудой одеял. Род людской, подумалось мне, распадается на два вида по одному великому признаку: кто-то зябнет, а кто-то нет. Мы с Миртл принадлежали к разным видам. Сколько браков, размышлял я, пошло прахом из-за подобной несовместимости! Хм, брак… Мои мысли торопливо перепорхнули на другую тему.
Миртл совсем проснулась. Лежит, верно, и мечтает о чашке чая, решил я. Вдруг с дороги донесся шум автомобиля. Вот неожиданность! Мы никогда не слыхали, чтобы кто-нибудь проезжал мимо дачи. Машина приближалась на средней скорости, и по звуку мотора я, кажется, узнал ее. Я вскочил с постели и кинулся к окну.
Я опоздал чуть-чуть, автомобиль уже проехал. Тогда я опустил окно и высунул голову наружу. И опять совсем чуть-чуть опоздал.
— Кто это? — спросила Миртл.
— Дребезжит, как у Тома.
— Что ему здесь делать?
Я пожал плечами. У меня имелись свои соображения на сей счет. Мы помолчали.
— Зайчик, тебе не лучше отойти от окна?
— Почему?
— На тебе ничего нет.
— Ну и прекрасно… — Щадя ее стыдливость, я все-таки закрыл окно с треском, в котором потонули мои последние слова.
Она смотрела на меня и улыбалась. Я подошел и стал рядом. Она лежала, опираясь на локоть, и выглядела очень мило, в особенности эта волна темных волос на голом гладком плече. Я устремил взгляд на ее макушку.
