Кстати, баб Иер боялся больше любого волка или мертвяка.
Скромные, послушные, томно вздыхающие и не смеющие поднять взгляда на будущего мужа, они оставались такими точь-в-точь до свадьбы. Когда женщина брала бразды правления домашним очагом в свои руки, в это же самое время она надевала ежовые рукавицы. И в душе Иер понимал их: попробуй удержи муженька от бутылочки самогона будучи тихой овечкой, во всем послушной мужу. А для ведения хозяйства нужна твердая рука! Возможно, именно из-за наличия этой заветной и самой дорогой душе деревенского мужика горячительной жидкости твердые руки оказывались как раз у женщин.
Это Иер знал всегда и старался не попадаться даже своей старой бабке, но испытать на деле удалось, когда он попытался залезть в чужой огород, за что и поплатился. Бравая хозяйка, не тратя времени на выяснение причин вторжения и других мелочей, вроде того, чей же это нерадивый отпрыск и каким таким образом оказался в ее владениях, перетянула парня гарным дрыном поперек спины, наградив того неделей постельного режима вкупе с домашним арестом.
И было бы даже не так обидно, если бы Иер действительно хотел что-либо украсть с ее грядок, а не просто лез через соседский огород в надежде попасть домой, миновав старую каргу бабку. И было бы еще менее обидно, если бы он был малолетним сопляком, а не шестнадцатилетним взрослым молодым мужчиной!
И все из-за чего?! Бабки он испугался!
Трус. Да, Иер едва ли ни с пеленок получил это прозвище, от которого, впрочем, никогда не открещивался. Вопреки всем его недостаткам, юноша смотрел правде в глаза, даже не пытаясь их отвести.
Трус… А что ему оставалось делать?
— Подь, крыжовника плетенку принеси, — проскрипела бабка, всучив внуку корзинку. — Сам знаешь, где набрать. И чтоб вернулся не позже захода солнца! Понял?
«Старая курица!» — выругался про себя парень, но взял тару и молча выскользнул из избы.
Ни мать, ни отца Иер уже и не помнил, хотя когда их сморила какая-то зараза, ему было добрых три года. С тех пор он так и жил с бабкой, частенько ловя себя на том, что не помнит даже ее имени.
Единственный ребенок в семье (ай-яй-яй, стыд и срам, где такое видано!), он сразу же стал отщепенцем в толпе одногодок. Казалось, даже родная бабуля, по привычке ласково именуемая Иером не иначе как «старая курица», мечтала, дабы внук в один прекрасный момент провалился сквозь землю и перестал «трепать ее и так расшатанные нервы» и «мозолить и так щиплющие глаза». Соседка поначалу, пока Иер был маленьким, испытывала к нему искреннюю жалость, но стоило мальцу чуть подрасти, как все ее чувства улетучились, словно дым от погасшей лучины.
