, «маменьки» , «мой друг Эльвина» , «причудницы большого света» и т.п.)
4) И Стерн, и Пушкин через своих «рассказчиков-повествователей» постоянно и подчеркнуто демонстрируют, что их роман пишется именно в данный момент, «сейчас», и обсуждают с читателем, как это делается . Стерн : «…В книге, к которой я приступил, я не намерен стеснять себя никакими правилами…»; «…Если вы найдете, что в начале моего повествования я несколько сдержан, – будьте снисходительны, – позвольте мне продолжать и вести рассказ по-своему…»; «…Правило, которого я решил держаться, – а именно – не спешить, – но идти тихим шагом, сочиняя и выпуская в свет по два тома моего жизнеописания в год…» – и т.д. и т.п.; Пушкин : «Вперед, вперед, моя исторья!» (Гл.6, IV), причем повествователь в конце Первой главы не только подтвердил, что только что ее закончил и выпускает из рук ( «Плыви же к Невским берегам Новорожденное творенье…» ), но Пушкин и почти буквально повторил Стерна в реальной жизни, выпуская в свет по одной главе романа в год и тем так же настойчиво адресуя читателей к романам Стерна.
5) Стерн устами своего рассказчика Тристрама Шенди обещает написать роман в 20 томах (карту прихода и примыкающих поселков он обещает поместить «в конце двадцатого тома»), Пушкин устами своего рассказчика обещает написать «поэму песен в двадцать пять» . (Гл. 1, LIX) Оба не сдерживают обещание и не дописывают своих романов, и это не может быть случайным совпадением: и Стерн, и Пушкин подчеркивают таким образом несостоятельность своих героев-«авторов».
Возможно, и теперь этот перечень неполон и можно найти и другие, не замеченные мною аналогии, но даже только этих, перечисленных выше формальных черт сходства стерновских и пушкинского романов достаточно, чтобы сделать обобщающий вывод, подтверждающий мысль Баркова: «Евгений Онегин» – книга об «авторе», на наших глазах пишущем роман . Пушкин заимствовал эту форму романов Стерна – с той лишь разницей, что его роман был написан не прозой, а стихами. Это сходство романных структур поддерживалось и сходством литературных приемов.
Отсюда следует, во-первых, что «неоконченность» романов Стерна и Пушкина является не только «стилистическим приемом», но и несет в себе некую функциональную нагрузку – в противном случае пришлось бы признать их романы ущербными, причем ущербность «ОНЕГИНА» в таком случае становилась бы двойной (поскольку пришлось бы признать, что Пушкин без мысли
