Понимая, что ещё ничего не сказав, уже допустил ошибку, Олаф помрачнел ещё больше и, делая вид, что всё так и должно быть, подошёл к столбу. Обведя собравшихся долгим, задумчивым взглядом, он медленно положил руки на пояс и громко, так, чтобы его было слышно всем, сказал:
— Для меня настал день скорби, братья. Нас предали. Предали те, кого я считал одними из нас. Кому доверил узнать всё нужное для успешного нападения. Но вместо нужных известий мы получили предательство. И теперь я спрашиваю вас, братья, чем мы заслужили это?
Голос Олафа обрёл силу и теперь просто звенел от негодования. Слушавшие его ярлы удивлённо переглянулись. Весть о предательстве застала их врасплох. Отметив, что сумел завладеть вниманием ярлов, Олаф принялся нагнетать обстановку.
— Сигурд Леворукий был послан мной в нормандское герцогство, чтобы узнать, как много приехало купцов. Но он решил сделать по-своему. Придя туда, он решил предать нас, сообщив тамошнему правителю о готовящемся нападении.
— Чем ты подтвердишь свои слова? — подал голос один из ярлов.
— Тем, что нас ждали. Откуда ещё они могли узнать о нападении и приготовиться к встрече? И куда делся сам Сигурд? — резко развернувшись в сторону говорившего, ответил Олаф.
— А сам ты говорил ему о нападении? — не унимался ярл.
— Об этом не сложно было догадаться, — отмахнулся Олаф. — Всем известно, что после долгой зимы торговать нам почти нечем. Он предал нас. И это на его совести столько погибших воинов. Да, они умерли как настоящие потомки Одина. В бою, с оружием в руках. Но им не удалось скрестить его с клинками противника. Проклятые норманны не посмели сойтись с нами лицом к лицу, как мужчины, расстреливая из луков на расстоянии, словно бешеных псов. Скажите мне, братья, разве мы стерпим такое? Чего заслуживает предатель и его прихвостни?
— Мы выслушали тебя, Олаф Рыжий. А теперь нам нужно услышать ответ Сигурда. Только после этого мы вынесем своё решение, — неожиданно прозвучал ответ, и с камня поднялся высокий, жилистый старик в шкуре полярного волка.
Волосы и борода его были цвета снега, а глаза сверкали яркой синевой. Косой шрам начинался над левой бровью и, пересекая скулу, терялся где-то в бороде. Глаз чудом был не задет.
— Я знал Сигурда ещё сопливым мальчишкой, а его кормчий, Анхель, был моим лучшим учеником. Я не верю в предательство Леворукого. Я не верю в предательство Анхеля. И прежде чем вы все выскажете своё мнение, я хочу сам поговорить с ними. Даже если все вы решите, что Сигурд виновен, я соглашусь с вами только после того, как сам поговорю с ним.
