И лишь стада под свежей скрылись тенью,
Как Цитерея, в нежности своей
От долгого сгорая нетерпенья,
Ждет у ручья, под ивой, где порой
Прохладой вод Адонис наслаждался.
День знойным был, но стал сильнее зной
В ее груди, лишь шаг его раздался.
И он пришел, и плащ с себя он снял:
Нагим стоял на мураве зеленой.
Взгляд солнца землю светом обливал,
Но зорче был богини взгляд влюбленной.
Ее узрев, он сделал в глубь прыжок;
Она ж скорбит: «Зачем я не поток?»
Прекрасна, но изменчива она;
Кротка, как голубь, но с душой лукавой;
Светлей стекла но так же непрочна;
Мягка, как воск, но жестче стали ржавой.
С оттенком нежным бледная лилея,
Прекрасней всех, но также всех хитрее.
Как часто мне в любви она клялась
И поцелуи клятвой прерывала!
И, потерять любовь мою страшась,
Как часто сказкой слух мой услаждала!
О верности невинно мне твердила;
Но клятвы, слезы — всё лишь шуткой было.
В огне любви соломинкой горя,
Она, как пук соломы, страсть спалила;
Губила страсть, сама ее творя;
Моля продлиться, прочь сама спешила.
Развратница ль? Любила ль неизменно?
Во всем скверна, ни в чем не совершенна.
О, если так же музыка близка
С поэзией, как нежный брат с сестрою,
То наша нежность будет велика:
Ведь ты дружна с одной, а я с другою.
Ты любишь Доуленда
[1]; иего игра
Небесная на лютне — всем блаженство.
Мне ж Спенсер
[2] мил; так мысль его остра,
Что без труда над всеми взял главенство.
Ты — любишь лире Фебовой внимать,
Божественной гармонии царице,
А я — готов в блаженстве утопать,
Когда один пост он, без цевницы.
Одно у нас с тобою божество,
И я в тебе боготворю его.
Прекрасным утром красоты царица
Бледней молочно-белой голубицы
От страсти к отроку, что горд и дик.
Едва она на холм крутой спустилась, —
Адонис перед ней, со стаей псов.
И вот к нему, любя, она взмолилась,
Чтоб не ходил он дальше, вглубь лесов.
«Однажды юношу я здесь видала:
В бедро он вепрем ранен был лесным;
Смотри, как раз сюда», — она сказала
И обнажила бедра перед ним.
Ран больше, чем одну, увидел он
И, покраснев, в лес убежал, смущен.
О розовый бутон, что раньше срока
Уж сорван и увял еще весной,
Померкшая жемчужина востока,
Ты рано смерти срезана косой.
Так слива, что дозреть еще должна,
Порывом ветра с ветки сорвана.
Я плачу о тебе, хоть в завещанье
Тобою упомянут я не был.
Но наделен я свыше ожиданья, —
Ведь ничего себе я не просил.
Друг милый, о пощаде я молю:
Ведь получил я — нелюбовь твою.
