— Чего хочет наместник?
— Просит помощи, василевс. Так и сказал: самим не сдержать, пусть император пришлет палатийские легионы.
Юстиниана аж передернуло от этого наглого требования.
— Все ищут защиты у императора, всем подавай палатийские легионы! А где провинциальные? На что надеялся наместник Фракии, защитник северных рубежей, когда не способен защититься даже от кутригуров?
На его крик подоспела, как всегда, вовремя императрица.
— Что случилось, Божественный? Кто смутил душу твою, нарушил желанный покой?
— Вот, послушай и полюбуйся, — показал на посланника из Фракии и отошел в сторону.
Феодора — само любопытство и внимание. Ни в глазах, без того крупных и настороженных, ни на лице, ни тени гнева или недовольства, лишь удивление и мольба, просьба и удивление. То и подкупило, наверное, посланца. Без восторга, часто запинаясь, однако, рассказал императрице все, что рассказывал уже, не миновал и подробностей, которыми с перепугу или по забывчивости не удостоил императора.
— Сколько же все-таки войска в кутригуров? Говорил или не говорил это наместник?
— Точно никто не знает, судя по тому, как густо и стремительно идут по провинции, пожалуй, не меньше десяти тысяч.
— Бог милостив, справимся. Иди и передохни с дороги, а император подумает между тем, что сделать, чтобы вышвырнуть варваров, уберечь Фракию и фракийцев от напасти.
Василиса ждала, когда стихнут шаги вестника, или собиралась с мыслями, — трудно сказать. Стояла у входа, оценивала любознательным взглядом Юстиниана и отмалчивалась.
— Эти варвары не дадут спокойно дожить век, — первый сказал император. — У всех стоит в глазах и в голове богатство Византии, все стремятся поживиться им. Лезут и лезут, словно та саранча.
— Если пришли только за богатством, — полбеды. Хуже, если действительно хотят поселиться.
— Зачем они мне, рабы и конюхи! — рассердился Юстиниан. — Своих не имею?
— И я говорю: зачем? Гнать надо, и немедленно.
Василевс не отозвался. Мерил пространство зала Августиона и что-то думал свое. Наконец надумал и позвал придворных.
— Где сейчас полководец Велисарий?
— По правде говоря, отдыхает после изнурительных походов.
— Скажите ему: немедленно хочу видеть у себя.
И уже затем, как придворный намеревался уходить, добавил:
— И племяннику моему Герману то же скажите.
Феодора, как всегда, оставалась не по-женски сосредоточенной и задумчивой. Но вот глаза ее загорелись более ярким, чем раньше, огнем и, как показалось Юстиниану, пусть неприметно, все же, расширились.
