Их было немало, баянок-лекарей, опытных знахарок, и были среди них такие, кому стойбищане верили больше, поскольку именно в их руки передали Каломель. Разбили другую — высокую и просторную — палатку, постелили другую — мягкую и теплую — постель. Сначала ей растирали, настоянной на травах, огненной водой тело, затем укутывали теплее, поили какими-то омерзительно горькими травами и велели заснуть. А просыпалась — опять то же, разве с той лишь разницей, что сначала поили теплым, только что с сосков кобылицы, молоком, потом совещались всем знахарским советом и уж потом просили всех лишних выйти из палатки. Потом натирали и поили, укутывали и напутствовали ханскую жену: делай то и это, покоряйся и слушай, если снова хочешь быть такой, как была, тебе говорят те, которые знают в этом толк.
Она и слушалась. Так как, что оставалось делать? Такой слабой чувствовала себя, и очень, а то, что советуют и делают хану знахарки, не такие уж пустяки. Жар не оставлял тела, однако и уступил приметно. Не кружится голова, не застилает туманом зрение. Когда вернулась бы ее прежняя сила — и вовсе встала бы уже на ноги. Но, увы, не все так складывается, как желается. Пока есть в теле жар, то и лежать еще ей. А так…
— Бабушка! — позвала старшую из баянок, ту, которую все слушаются здесь.
— Чего тебе, дитя?
— Это который день вы хозяйничаете около меня?
— Пятый, голубушка, пятый.
— А огневица все не уступает.
— Уступит, лебедушка. Ты — юная и сильная телом, должна преодолеть ее.
— Почему же не преодолела до сих пор?
— Потому что огневица. На то, чтобы преодолеть ее, нужно не только зелье и не только здоровое тело, нужно и время.
— Сколько же мне еще лежать?
— А сколько надо, столько и лежать. Пока не выздоровеешь совсем, и не помышляй о пути, тем более, верхом. Помолчала и опять спросила:
— Хан знает об этом?
— А как же.
— И что говорит?
— А ничего пока не говорит. Ходит — думает и сядет — тоже думает.
«Ему не терпится, видимо, он стремится к племени. Что же будет, если терпение лопнет, а я не успею выздороветь?»
— Бабушка может позвать мне хана?
Старая обернулась на ее голос, поколебалось мгновение, и потом кивнула: ладно, она позовет.
Заверган не медлил, сразу же и вошел. С виду рад был: как же, жена позвала, выздоравливает, выходит.
— Тебе лучше, Каломелька?
— Да.
— Как я рад. Если бы ты знала, как я рад! Так напугала меня своей немощью.
— И все же я еще немощна, хан. Поэтому и позвала… Хочу узнать, как ты думаешь поступить со мной. Ждать, пока выздоровею, или отъедешь в стольное стойбище без меня?
