«Надо было Бурхана уважить. Сыграл он с нами злую шутку, как пить дать сыграл!»
Мысли текли в голове неторопливо, тягучие, как патока. За эти сутки Александр только и мог, что размышлять над случившимся. А что еще остается делать, неподвижно лежа на доброй груде мягкой соломы с наброшенными на нее половичками.
Отделали его во дворе так, как никогда в жизни еще не доставалось. Даже показалось, что все тело стало одним сплошным синяком. Но, стоило очнуться, как Пасюк обнаружил, что лежит в той самой стайке, но в совершенно других условиях. И постель ему приготовили почти царскую, и узилище прибрали, и печь постоянно топили.
Родиона, которому, судя по всему, досталось намного меньше, устроили на другой стороне, в такой же постели. Приятель пару раз пытался заговорить с ним, но эти робкие попытки были тут же пресечены внушительным караулом из пяти угрюмых жлобов, вооруженных до зубов и сменявшихся через каждые четыре часа.
Мужики в красноармейских шинелях несли караульную службу бдительно до жути, прямо церберы какие-то, а не ряженые. Александр даже подумал, что тут нет никакой игры ни на капельку – все по-настоящему и предельно серьезно.
Они совсем не разговаривали между собою, только сопели, с искренней ненавистью так поглядывая на своих узников, что у Пасюка постоянно свербило в одном месте. Не сводили с них глаз ни на секунду, сжимая винтовки так, что костяшки белели и хрустели.
