После школы Андрея вполне добровольно забрали служить в Советскую армию, в никому точно неизвестный род войск. Когда его отца спрашивали, куда это и где точно, то Андрей Аристархович отмалчивался и сразу переводил разговор на другую тему. Например, на злостное антинародное временное отсутствие бочкового пива в разлив в столице и на местах. Фёдор же Андреевич поступил то ли в институт малой механики больших шагающих экскаваторов, то ли во всесоюзный техникум автоматизации шлюзования глубоководных самонаводящихся устройств. В общем, в армию его не взяли ко всеобщему облегчению друзей и родственников.
О прочих деталях ранней биографии братьев-близнецов Ступиных до сих пор до хрипоты спорят старики-доминошники в их родном дворе. При этом доказательно тыча негнущимися указательными жёлтыми пальцами в знакомые портреты в газетах «Сад и огород» и «Правда».
Но никто не знает всей правды.
Фёдор Ступин буднично сидел у больничного окна, надежно защищенный от жизни двойными толстыми стеклами, и думал о вечном. О чем ещё думать в закрытом спецзаведении для умственно несоветских гражан? Ужин уже закончился, обязательные таблетки приняты, и до отбоя все больные свободны.
На соседней койке сидели трое неблатных уголовников и, мелодично поругиваясь по матушке, играли в жирно захватанные подпольные самодельные порнокарты. По местным народным преданиям, в Реутовском ЧМО-2 регулярно косили от сроков два популярных в Москве вора-карманника и даже один несерийный убийца. Может, это как раз они и были, но в режимной психбольнице не принято друг у друга спрашивать: «За что лежишь?» Судебно-медицинскую экспертизу этой троице бесконечно продлевали от месяца к месяцу, и они безалаберно тратили своё пока что свободное время на халявное трехразовое питание, карты, чифирь, шашки и просмотр передачи «Человек и Закон» по самовозгорающемуся телевизору «Рубин». Остальные больные в это время прилежно собирали картонные коробочки для лекарств и тискали по карманам карамель, леденцы-бонбошки и ириски «Золотой Ключик», тайно извлеченные из чужих передач.
После успешного фокуса с левитацией Митрич впал в беспокойство и за это весь день пролежал на своей кровати «на вязках», под двойной дозой сульфазина. Фёдор Ступин тоже находился в некоторой прострации, поскольку был воспитан атеистом, как и все правильные советские люди. Случайно всплыващие вопросы существования чудесного вообще и Бога в частности, а также бессмертия или полного отсутствия наличия души, Фёдор успешно игнорировал. И даже надменно над ними хихикал вместе со всеми трудящимися Советского Союза — авангардом прогрессивного человечества. И всё же. Иногда он чувствовал, словно бы что-такое где-то там как-то всё-таки, да есть.
