Вдруг послышалась бодрая барабанная дробь, мимо Андрея промаршировала бомбардирская рота: кафтаны красные с обшлагами, камзол и штаны красные, пуговицы медные, чулки полосатые — синее с белым, кожаная шапка с тремя медными гренадами. А рожи у бомбардиров тоже медные, сытые, веселые. И ноги крепкие, солдатские. Такие сто верст протопают — хоть бы что!
На углу газету «Санкт-петербургские ведомости» продают. Ни дать ни взять Европа!
Андрей еще там, на чужбине, слышал, что в прошлом годе лейб-медик Блументрост открыл первое заседанье в Академии наук. Прорвалась, значит, запруда! Полным ходом пошло на Русь просвещенье.
Вдоль улиц фонарные столбы, штука для столицы новая. Почти шесть сотен фонарей поставлено, да каждый по двадцати шести рублев! Шутка ли! Конопляного масла за час восемьдесят золотников сжигает один фонарь, не напасешься! Известно, фонарь не солнце, но непроглядная тьма кончилась — ночных грабежей на столичных улицах вроде поменьше стало. А светло, так и весело!
— Ррраз-два, раз… Взяли!
Грузят мужики лес, тащат мешки с зерном, катят бочки. Подошел — узнал Андрей: это купеческий фрегат под русским торговым флагом идет в Голландию. «Добрый путь! А меня там уже нету!»
Стояла осень 1727 года. На душе у Андрея Матвеева тихо и радостно, так радостно, как редко бывало на чужбине.
* * *
А пробыл он там долгих одиннадцать лет. Был об том указ Петра от 2 марта 1716 года Конону Зотову, чтоб собрать двадцать человек и отправить за границу научаться всяким художествам. Сие и было исполнено. В Голландии вместе с Андреем учились Иван Устинов, Иван Коробов, Михаил Башмаков, Иван Мордвинов — все одногодки. Изучали гражданскую и военную архитектуру, также учились делать шлюзы, сады заводить, и как под фундаменты сваи бьют, и пушкарское дело штудировали, и штукатурное, и ваяльное художество, и живописное, и персонное. Поначалу судьба русских учеников-пенсионеров в Голландии была плачевна, они не знали ни слова по-голландски, потом амстердамский агент Петра фан ден Бург взял им учителя, и они понемногу вразумились, стали говорить вначале только самое необходимое, а потом свободно уже лопотали. Матвеев обучался живописному мастерству у знатных мастеров сих дел. Больше всех полюбил Боонена. И вот посмотрел тот на последние работы Андрея, обнял его, похлопал по спине дружески и сказал: «А теперь пора тебе плыть домой! Больше я ничего дать тебе не смогу!» Было это в 1727 году весной. А после и приказ из России пришел — не мешкая возвращаться!
