А мужики еще и шутили: «Как ни бьемся, а к вечеру напьемся!» А что еще им оставалось?
— Эх, и сладок мед с калачом! — вздыхал кто-то из мужиков.
— А ты-то сам едал ли? — спрашивал другой.
— Я не едал, а летось брат на Москве бывал, так там боярин едал — говорит, что сладок!
— Ну и поцелуй того боярину в задницу, а душу не трави!
Петр завел повсюду хлебные магазины с предписанием иметь в них запас не менее как на два года — ржи, муки, круп, овса, сухарей, толокна и солоду. Теперь они давно пустовали. И, попискивая, сновали там отощавшие, озадаченные мыши. Вот что наделал проклятый голод.
С утра чернь набивалась в харчевни, где задешево можно было получить сбитень, щи, калачи и квас, грешневики и уху.
Страна голодала, а столица ела и строилась.
Появились в ней заводы, один изготовлял черепицу, другой — на Выборгской стороне — водку. Бойко работали компанейский пивоваренный и сахарный заводы, игольная фабрика, мануфактуры. Шла оживленная торговля с иностранными державами. Царь Петр это дело понимал тонко и хитро. Он говорил: «Ее, иноземную торговлю, надобно уподоблять молодой девке. Ту ни пугать, ни печалить не должно, только ласкать и одаривать — вот и будет она твоя». Но половина того, что зарабатывалось, тут же и уплывала в чужие кошели и карманы.
При Петре-то еще дрожали за свою шкуру, там и голову потерять было недолго. Он со всех взыскивал. А после него лихоимства разрослись до пределов, даже на Руси невиданных. О казенных делах мало думали. Зато о себе никто не забывал. Особливо много было охотников вельможных до кушаньев и напитков. Обжирались, опивались на балах, на праздниках, выписывали иноземных кулинаров, любили удивить и поразить. К примеру, научились откармливать свиней грецкими орехами и винными ягодами. От этого свиная печень набухала до неимоверных размеров. Пред тем, как зарезать хряка, его допьяна поили лучшим венгерским вином. Потом искусные графские и княжеские повара рубили свинью надвое — половину варили, другую жарили в толстом слое теста, замешенного на вине и масле. Такая свинья еще у римлян называлась «троянский конь». Скакать на оном коне было уютно, сытно, мягко, потому что грех в мех, а сам вверх.
А подлых людей, что толпились внизу, с троянского коня не разглядеть было. Все они ма-аленькие и черненькие…
С большим толком готовили еды к придворным балам. И чего там только не было! Коли у тебя три горла, и то не уберешь. И филейку по-султански, и говяжьи глаза в соусе, и гуся в обуви, и телячьи уши крошеные, и нёбную часть в золе, и язык под сметаной, и турухтаны жареные. А пили там еще больше. Приказная анисовая хорошо запивалась аликантом, из вин славились ренское, эрмитаж, церковное красное, греческая сладкая романея. Только от ед и от обильных питий быстро уставали и жестоко болели. Умучивались и до смерти. Бывало, сам не изведешься, так лекарь уморит. А если тебе любые сокрушенья — тьфу! — так кути от души: кому карты и охоты, кому танцы и любовь. Томись — больше разу не умрешь! Ну, а кому ни такие жратвы, ни забавы и не снились, тем и так было хорошо. Им телячьих ушей крошеных не подавали, так нужно было своими ушами стричь.
