У. Черчилль. Афоризмы | страница 31

Снова мы должны сражаться за нашу жизнь и нашу честь против могущества и ярости отважной, дисциплинированной и беспощадной германской нации. Снова! Пусть будет

.. самый грозный народ в мире, а теперь и самый опасный, народ, прививающий своим детям некую кровожадность и учащий, что всякая граница должна быть начальным пунктом вторжения.

С германской тоски зрения, которую герр Гитлер разделяет, мирные Германия и Австрия в 1914 году подверглись наскоку банды злобных народов под водительством Бельгии и Сербии, и Германия смогла бы защититься успешно, если бы только евреи не ударили ее кинжалом в спину. Против таких убеждений спорить бесполезно.

Мы должны стремиться восстановить германский и японский народы и реинтегрировать их в мировую систему свободной и цивилизованной демократии.

Я надеюсь, что государства Германии — Бавария, Саксония, Вюртемберг, Ганновер и другие — восстановят значительную часть своей старой индивидуальности и своих старых прав. Уверен, именно этот путь будет наиболее легок для Франции и Британии.

Я убежден, что британский, американский и российский народы, перенесшие неисчислимые убытки, опасности и кровопролития дважды за четверть столетия из-за тевтонского стремления к господству, предпримут в этот раз шаги, делающие невозможным для Пруссии и всей Германии атаковать их снова, с мстительною силой.

Фельдмаршал Геринг, один из немногих немцев, имевших весьма хорошее времяпрепровождение в последнее время, говорит, что нас пока пощадили потому, что нацистская Германия очень гуманна. Она не может заставить себя сделать кому-либо плохо. Все, о чем она просит, — это право жить и убивать слабых. Гуманность ее не позволяет ей применять жестокость к сильным.

Немецкий народ, усердный, верный, отважный, но увы! — недостающий должной гражданской независимости.

Ужели мы звери? Заходим ли мы слишком далеко?

Победив львов и тигров, я не желаю быть битым бабуинами.

Я напомнил двум своим великим товарищам [Сталину и Рузвельту] более чем однажды, что я был единственным из нашей троицы, кто мог в любое время быть отстранен от власти голосованием парламента, свободно избранного всеобщим избирательным правом, и что меня ежедневно контролировал кабинет министров, представляющий все партии в государстве. Сталин и Рузвельт могли приказывать; мне приходилось убеждать. Я рад, что так и было.