машиной. Изучив записи, Аманда выяснила, что «стингрей» принадлежит защитнику
«Урагана Каролины», и мысленно для себя отметила, что нужно обсудить этот вопрос с
юристом, занимающимся имуществом Така. Отложив в сторону планшет, она поймала себя
на мыслях о Доусоне. Он тоже был частью ее тайны. Если рассказывать Фрэнку о Таке,
пришлось бы рассказывать и о Доусоне, а Аманде этого не хотелось. Так всегда понимал, что
на самом деле именно из-за Доусона она приезжала к нему, особенно вначале. Так не
возражал: он как никто другой понимал, насколько сильна память. Бывало, когда сквозь навес
пробивался солнечный свет, заливая двор Така жидкой дымкой позднего лета, Аманда почти
физически ощущала рядом с собой присутствие Доусона, и это в очередной раз доказывало, что Так далеко не сумасшедший. Душа Доусона, как и душа Клары, присутствовала здесь
всюду.
Аманда знала, что пустое дело гадать, как повернулась бы ее жизнь, останься они с Доусоном
вместе, однако последнее время ее все чаще тянуло сюда. И вместе с этим все живее
становились воспоминания. Из глубин памяти всплывали давно позабытые события и
ощущения прошлого. Здесь ничего не стоило вспомнить, какой сильной она чувствовала себя
рядом с Доусоном, какой исключительной и красивой. Как она была уверена тогда, что
Доусон - единственный человек на свете, который ее действительно понимал. Но главное -она
помнила, как безоглядно любила его, и ту беззаветную страсть, с которой он любил ее.
В своей спокойной манере Доусон убедил ее, что нет ничего невозможного. Аманда
передвигалась по забитому вещами гаражу, пропахшему бензином и маслом, ощущая на себе
груз сотен проведенных ею здесь вечеров. Она пробежала пальцами по скамейке, на которой
просиживала часами, наблюдая за Доусоном с черными от масла ногтями, склонившимся с
гаечным ключом над открытым капотом фастбэка. Уже тогда его лицо было лишено
свойственной юности мягкости и наивности, которую она наблюдала на лицах других
сверстников. Когда же двигались мышцы его рук, тянущихся за очередным инструментом, она видела тело мужчины, которым он уже почти стал. Как и все обитатели Ориентала, она
знала, что отец его регулярно бил, и когда Доусон работал без рубашки, на его спине
виднелись шрамы, как видно, оставленные пряжкой ремня. Неизвестно, знал ли о них сам
Доусон, и от этой мысли смотреть на них становилось еще тяжелее.
Доусон был строен и высок, темные волосы падали ему на глаза, еще более темные, чем
