Лицо у него тоже напоминало грызунье; цветом бурое, нарушалось оно лишь жестокими белыми губами. За едой он перебрасывал, покручивая, кинжал из одной руки в другую. Себе под нос пери этом он шептал, ни к кому конкретно не обращаясь:
– Клюй, Елдик, клюй! Алкаш на четыре гуся, такая доблестная птичка! Ха, эк славно сказанул!
Раздраженный ожиданием и понуждаемый покалываньем множества бритвочек, плотно приклеенных лентой к голой коже под одеждой, после обеда Хоррор вышел наружу еще раз и пружинисто прошелся до старого склепа. Грядущая встреча пробудила в нем множество ассоциаций с лагерем смерти на острове. Оплетенная цветами труба, выстроенная из красного кирпича, сужалась кверху, черты ее резко заостряли все его чувства и отпирали воспоминанья о тех временах, когда сам он трудился в услужении ей. Она высилась над двухэтажным зданием из камня и бетона – и всеми его грезами.
От петуний, развешенных гирляндами по этой огромной квадратной трубе, долетела волна запаха черной смородины и напомнила ему, что все в этой конструкции ныне прискорбно являет ветхость и запустенье. Бирманские джунгли вознамерились вернуть себе свое; но так было не всегда. Он задумчиво остановился под сенью здания. Пока размышлял, внимание его привлек некий звук поблизости, и он повел в ту сторону головой. Под огромным мертвым деревом пинкадо, увешанном гирляндами паучьих орхидей, на ствол опирался Менг. Близнецу было что сказать, и он подкрался к хозяину, но ни тот, ни другой так и не заговорили. Дело может подождать, подумал Хоррор. Пусть Там пойдет и себя выебет.
Рассеянно близнец высвободил из пояса один из множества своих кинжалов и принялся остругивать сухую веточку. По его красному платью были размазаны яичные пятна от завтрака. Лицо его почти что затенялось трепетом рощи молодых диких лаймов. На деревцах росли белые восковые цветки и пахли остро, бергамотом. Менг хранил молчание. Он умел судить о хозяйских настроениях: когда говорить, а когда молчать в тряпочку.
Взгляд Хоррора отскочил прочь. Вдали мандалайский поезд, груженый рисом, черною гусеницей полз через пейзаж. Хоррор искательно посмотрел на него, затем повернулся к Менгу. Показал на склеп:
– У нас тут отличная продукцья, – сказал он. Его кольнуло неразумным счастьем. Двадцать лет назад в этом самом месте все кишело почище, чем на Пиккадилли-Сёркус. Из рева толп выбивался его собственный голос, высокий и напористый. «Deutschland über Alles
