— Да. По доброте душевной! — прошипел Сид, сжимая кулаки.
— И по этой же самой душевной доброте он продолжает умножать свой капитал чужими смертями? Тот мальчишка, которого ты спас… Ведь этичнее было бы выкинуть его из офиса взашей и не позволять подписывать контракт. Он не имеет ни одного мало-мальски убедительного показания к эвтаназии. Но нам запрещено отговаривать людей. Ибо господин Краузэ считает, что раз уж они пришли в «Танатос», то это было их решение. Неплохая отговорка, правда? Такая гуманная… А много ли стоит решение малолетнего наркомана, который даже читать толком не умеет и подписал контракт просто крестиком? А много ли стоит решение какого-нибудь несчастного, которому нечем кормить семью, и самый оптимальный способ исправить это — освободить её от лишнего рта, а заодно и подарить неплохие деньги! Да большинство эвтанатов по истечении контракта захлёбываются слезами и соплями, умоляя их пощадить! Это и называется свободным решением добровольно уйти из жизни? Тогда зачем корпорации целый штат эвтанаторов?
Сид угрюмо поджимал губы, глядя в окно на бурые горы, похожие на торчащие позвонки какого-нибудь огромного сказочного зверя.
Йохан сделал короткую паузу и продолжал чуть тише:
— У тебя тоже была причина пойти в коматозники, ведь так? Но коматоза — это тоже смерть. Если ты помнишь контракт, там была приписочка «В случае моего невыхода из комы, а также смерти во время сеанса по каким-либо иным причинам, всякая ответственность с Нанимателя снимается, а права на моё тело передаются корпорации». Продумано, правда? Вы, коматозники, все умираете на столе рано или поздно. Редко кто понимает, что надо уходить после первого же сеанса. А ОН пользуется вашей глупостью. Сначала имеет прибыль с вашей некро-проституции, а потом с вашего трупа. Но «вся ответственность снимается». В конце концов, это же было ВАШЕ решение…
Сид молчал. Мысли и отрывки ответов метались в голове, но прежде чем подыскивалась фраза поехиднее, становилось очевидно, что это будет просто сотрясание воздуха. Йохан прав. Во многом. Но почему же тогда Дагмар кажется таким чутким и сострадательным? Может быть, и вправду только кажется?
— Слушай, Сид, — усмехнулся Йохан, — а тебе самому-то не интересно, что будет после того, как он тебя всё-таки трахнет?
Сид злобно зыркнул на него.
— Нет, правда. Ну может, потрахает месяцок-другой. А потом? У тебя есть какие-нибудь мысли?
— Вот когда трахнет, тогда и посмотрим…
