Она сидела в кресле у вечно горевшего камина, а отец, одетый в свое любимое темно-синее кимоно — несмотря на полное отсутствие даже капли японской крови, он предпочитал его любой европейской одежде, — мерил шагами огромный зал и пытался изображать, будто ничего не произошло.
После ночного разговора Амалии и самой было неловко. Когда она еще только подъезжала к дому отца, то вдруг почувствовала: что-то безвозвратно изменилось, и так, как раньше, теперь уже никогда не будет. Теперь единственным выходом было идти вперед и вперед, добиваться своего — только тогда они снова смогут спокойно смотреть друг другу в глаза.
Но, с другой стороны, эта же неловкость была тем самым доказательством, которое обещал Амалии отец. И страдая от появившейся в их отношениях напряженности, она одновременно невольно радовалась, что теперь может общаться, если захочет, с помощью одних только мыслей.
— Итак, я вижу, ты пока не передумала, — первым заговорил Координатор, которому, похоже, надоела все эта игра.
— Я не передумаю.
— Он может не вернуться.
— Это так опасно? — вспыхнула Амалия.
— Да. И даже более.
— Я понимаю. Но дело в том, что я собираюсь это сделать не только из-за него.
Взяв с камина уже набитую трубку, Координатор сел наконец напротив дочери.
— Уж не из-за меня ли? — усмехнулся он, поджигая табак.
— Из-за себя.
— Понимаю: в целях самоутверждения. — Рука с трубкой замерла на полпути. — Послушай, ты, конечно, сколько угодно можешь обвинять всех мужчин в целом и меня в частности в неуважении к женщинам, но, что бы ты там ни думала, я действительно хотел твоего счастья. Поверь, я знаю, о чем говорю. Мало того, что твоя голова была бы постоянно забита мировыми проблемами, так тебе еще пришлось бы, каждый раз отправляя мужа на задание, на всякий случай прощаться с ним навсегда. Вот от чего я пытался тебя уберечь.
— Но ведь не уберег?
— Не уберег, — со вздохом согласился Координатор, возвращаясь к своей трубке.
Он снова поджег потухший табак, затянулся и, выпустив дым, откинулся на спинку кресла.
— Не уберег, зато сделал счастливой, — улыбнулась Амалия.
— Да? И каким же, интересно, образом?
— Если бы ты тогда не ушел и не оставил нас вдвоем… Я понимаю, в такое, конечно, очень трудно поверить — я и сама не сразу поняла, но… Скажи, я действительно могла ему повредить? — Амалия боялась правды, боялась утешающей лжи, но все-таки спросила. И тут же подумала, что, пожалуй, правы мужчины, не допуская таких, как она, до серьезных дел.
