Над обломками скамеек плавали пористые столбики сверкающих пылинок, словно и воздух в вагоне стал пористым, как кора пробкового дерева. Мои руки нащупывали остатки различных предметов и понимали их немую речь. На бывшем карнизе лежал женский гребень. На банке из-под керосина — огарок свечи, рядом — огрызок сала, тоже черный, заплесневелый. Вероятно, тут сержант Амойте, все более и более недосягаемый, набрасывал план битвы, неутомимо вносил в него поправки. Душная тишина окутывала меня и все вокруг. Я напряженно думал о Касиано, пока голос проводника не заставил меня вздрогнуть:
— Они ждут вас. Хотят поговорить.
— Кто?
От неожиданности во рту у меня появился горький привкус.
Проводник не ответил. Он обмахивался тростниковым сомбреро и равнодушно разглядывал меня. Впервые я увидел целиком его лицо. Мне показалось, что у него тусклые глаза бутылочного цвета. «Глаза матери», — подумал я и, сжимая в руке пистолет, спустился вслед за ним с противоположной стороны тамбура.
Человек пятьдесят ждали нас, стоя полукругом в высокой траве. Завидев меня, они все вместе выкрикнули приветствие. Я машинально поднес руку к полям сомбреро, словно отдавал честь перед строем.
Один из собравшихся, тот, что был повыше и поплотнее остальных, подошел ко мне и сказал:
— Я Сильвестре Акино. — Голос звучал дружелюбно, но твердо. — А это — мои товарищи. Люди из разных рот, но все из этой деревни. Мы попросили Кристобаля Хару привести вас сюда. Хотим, чтобы вы нам помогли.
Я растерянно стоял, как перед судьями, обвинявшими меня в преступлении, о котором я не имел ни малейшего понятия, да и просто-напросто не совершал.
— Какая помощь вам от меня нужна?
Сильвестре Акино ответил не сразу:
— Мы знаем, что вы — военный.
— Да, — неохотно подтвердил я.
— И что вас сослали в Сапукай.
— Да.
— И что они вас чуть не расстреляли, когда в военном училище раскрыли заговор[49].
Я смотрел по очереди на каждого из них — грубо высеченные, худощавые лица деревенских жителей, неутомимых тружеников, в большинстве своем, вероятно, неграмотных, но твердо знающих, чего они хотят; лица, озаренные каким-то внутренним светом.
Обо мне им было известно все. Мои ответы оказались излишними.
— Вы могли поехать в ссылку в другое место, но выбрали здешние края.
Я подумал, что они знают, пожалуй, все, кроме причины такого выбора. Ее-то они не знают. Впрочем, как и я сам.
— Скоро революция начнется по всей стране, — продолжал Сильвестре Акино. — Мы формируем здесь повстанческий отряд и хотим, чтобы вы были нашим командиром. Нашим инструктором, — поправился он.
