7
Поезд подходил к Сапукаю. Вечерело.
Издали мы увидели разрушенные бомбами дома, станцию, развороченные пути и огромную, величиной с площадь, яму.
— Следы революции, — проворчал помещик и указал в окно.
Я окончательно проснулся.
Помещик рассказывал о мятежном эшелоне, который собирался, неожиданно атаковав столицу, захватить ее, о том, как власти выслали из Парагуари навстречу мятежникам паровоз с бомбами и эшелон взлетел на воздух.
История эта была всем знакома, но помещику, видимо, доставляло удовольствие смаковать ее.
— Теперь мы застрянем в Сапукае. До рассвета отсюда не выбраться. Не понимаю, почему не делают пересадку сразу же по прибытии поезда? И когда они закончат эти восстановительные работы! Дело-то пустяковое, черт их задери! Больше пяти лет тянется канитель! С тех самых пор, как появилась воронка. Просто терпение лопается!
— Вы бы так и заявили правительству, — посоветовал ему Осуна. — Там же сидят люди из вашей партии.
Помещик пропустил шпильку мимо ушей.
— По сей день еще, — сказал он, — выкапывают человеческие кости из этой ямы.
Но тут я услышал вопли Дамианы. Высунувшись по пояс в окно, она кричала как безумная. Ветер трепал ее волосы.
— Он украл у меня сына… Украл сына!
Шум колес и ветра заглушал ее крики. Пассажиры засуетились. Никто не понимал, что случилось.
В разгар суматохи в вагоне снова появился усталый иностранец с ребенком на руках. Он шел спокойно, словно его несло течением. На волнах всеобщего гнева плыли два островка кротости — голубые глаза иностранца.
Дамиана ринулась к нему, сверкая расширенными от ужаса глазами, и вырвала у него из рук ребенка. Мужчины набросились на иностранца. Тот хотел было что-то объяснить, но ему и рта раскрыть не дали. Толпа не желала, да и не могла его выслушать. Помещик из Каасапа выбежал в проход, выхватил пистолет и одним ударом рукоятки сбил иностранца с ног.
Когда поезд остановился перед разрушенной станцией, незнакомца вытолкали из вагона. Он ударился коленями о перрон. Из носа и изо рта текла кровь, рубашка была разорвана, лицо в синяках. Кто-то выбросил ему пиджак и синюю книжечку. Он вслепую нащупал их, подобрал, поднялся и сделал несколько шагов, пошатываясь, как пьяный. Его снова ударили. Он упал ничком и застыл на окровавленной земле. Вскоре пришли полицейские и хлыстом связали ему руки.
Через головы прилипших к окнам пассажиров и поверх собравшейся на перроне толпы мы смотрели, как его уводили полицейские. Он понуро шел между ними — высокий, со связанными за спиной руками.
