Его поддержал одобрительный гул. Священника взяла оторопь.
— Он был добрым, справедливым человеком, — не унимался Макарио. — Трудился, помогал людям, за что ни брался, все делал как следует. Куда ни посмотри — всюду следы его рук, его чистой души, чистого сердца. Где бы ни звучала гитара, арфа, скрипка, всюду мы слышим его голос. Это было последнее творение Гаспара. — Макарио показал на Христа. — Мы принесли его из лесу, как принесли бы самого Мору. Нет здесь больше заразы. По дороге его омыл и очистил ливень. Да вы только посмотрите! Он же говорит своими деревянными устами. Говорит такие вещи, которые нам следует слушать. Слушайте его! Голос этот звучит у меня здесь. — И он ударил себя в грудь. — Это человеческий голос! Бога мы можем не понять, а человека понимаем. Гаспар живет в нем. Хотел же Гаспар нам что-то поведать, если оставил Христово изображение, сделанное собственными руками. Ведь он тогда уже знал, что не вернется к нам, что навсегда ушел из жизни.
Толпа внимательно слушала Макарио. Никто и в мыслях не держал, что нищий старик осмелится перечить самому священнику и что вообще он умеет так складно говорить.
Макарио не оспаривал веру как таковую — тут не могло быть двух мнений, — он только спорил о ее смысле. Большинство стояло на его стороне. Это было написано на застывших лицах людей, растроганных речью старика.
Губы священника искривились в гневе. Его приверженцев оставалось все меньше и меньше. Он понял, что ему нужно выиграть время.
— Вот вам доказательство! — сказал священник, показывая на Макарио. От сдерживаемой ярости он произносил слова с присвистом. — Брат Макарио богохульствует и кощунствует здесь, под церковными сводами! В это творение вселился бес. Так и должно было случиться! Оно создано еретиком и навлечет на нас кару господню!
— Сожжем его! Сожжем его сейчас же — и делу конец! — крикнул срывающимся голосом стоящий рядом со священником скотник Никанор Гойбуру, отец близнецов.
К нему присоединились несколько неуверенных голосов, просто так, за компанию, а может, из страха перед Гойбуру. Скотник слыл человеком вспыльчивым и драчливым. Он прощупывал толпу налитыми кровью глазами, искал поддержки.
— Правильно! Лучше сжечь его, да поскорее! — сказал кто-то, глядя в землю и раздосадованно сплевывая табак, словно он обжигал ему рот.
— Мы принесли Христа, мы его и унесем, — угрожающе крикнул Макарио.
Тут поднялась целая буря. Толпа разделилась на две партии, шум стоял невообразимый.
