– Символ, – сказал Мемов. – У каждой империи должен быть символ. Это наш.
Он поднял руку с короткими растопыренными пальцами, медленно сжал их по одному в здоровенный кулак.
– Пять станций – по отдельности слабы. Но вместе мы едины. Это будет нашим символом. Держи.
В ладони Ивана оказался вышитый круг.
– Иди спать, сержант, – сказал генерал. – Завтра тяжелый день. Я на тебя рассчитываю.
* * *
Разверни свою жизнь, как конверт с пометкой «срочно».
Конфиденциально.
Лично в руки.
После прочтения сжечь.
– Начинаем, – сказал Иван негромко. Мимо шли угрюмые и подавленные адмиральцы, невские, василеостровцы. Соединенные силы Альянса покидали «Маяк», – не понимая, в общем-то, зачем это делают.
– Ван, хоть ты объясни, – подошел к Ивану Кулагин. – Что за хуйня творится? Почему уходим?! Это же бред полный!
Иван мотнул головой. Вот они, проблемы секретности. Даже своим нельзя ничего сказать.
– Не знаю, Олежка, – сказал Иван нехотя. – Ты иди.
– А дизель?! – У Кулагина вздулись желваки у упрямого рта. – Как же наш дизель?
– Иди. Поверь, так надо.
Кулагин некоторое время рассматривал Ивана в упор.
– Спелся, да?
– Что? – От неожиданности Иван растерялся.
– Я смотрю, тебя генерал уже обработал, – с горечью сказал Кулагин. – Эх ты, диггер. Как был ты пришлый, так и остался, верно?
Иван окаменел.
От ярости потемнело в глазах.
– Олежка, – сказал он. – Только потому, что это ты, я тебе это прощу. А может, и не прощу. Пока не знаю. А сейчас – бери людей и веди, куда тебе сказано. Понял, придурок?!
Кулагин выпрямился… Иван смотрел на него равнодушным, омертвелым взглядом. Командир василеостровцев поперхнулся. Открыл рот…
– Еще одно слово, – предупредил Иван негромко. – Лучше не надо, Олег. Поверь мне.
– Я… – сказал Кулагин.
– Пошел ты, – тихо сказал Иван. Выпрямился, официальным тоном: – Выполняйте приказ генерала, товарищ капитан!
Огромный Кулагин качнулся, дернул головой. Потом махнул рукой и отправился догонять своих.
Иван резко выдохнул. Приступ ярости не отпускал. Ладонью размял лицо – оно напоминало противогазную маску. Жесткое, резиновое, бесчувственное. «Ничего, – сказал себе Иван. – Ни-че-го. Это нормально. Хоть разорвись для них, а все равно будешь пришлым. Навсегда».
«Василеостровская».
«Это мой дом.
Я вернусь и вырву язык каждому, кто скажет, что это не так».
Подошел Сазонов. Иван окинул взглядом его высокую фигуру в неизменном светлом плаще. Через плечо перевязь с кобурой, из нее высовывается черная рукоять револьвера.
