Четыре птицы | страница 9



Всё пережить – и гнев, и милость

Друзей и недругов вдали,

Смотреть, как чаянья свершились,

Но счастья в мир не принесли.

Звездой разрозненной плеяды

Светить в необоримой мгле,

Светить, как тусклый свет лампады —

Последней искоркой в золе.

Узнать, как новые витии

Спешат надежды обмануть,

Узнать, что новый путь России —

В ухабах тех же старый путь.

Следить живым анахронизмом,

Как век титанов прошлым стал,

И карлики на механизмах

Всё конвертируют в металл.

Быть прозорливцем справедливым,

Но не пророком, не святым —

Служить для них каким-то дивом,

Как великаном цирковым.

Грибы

Найти свое место в системе грибов,

Лоснящихся и краснорожих…

Они уже всюду, а ты кто таков,

С грибком, поражающим кожу?

Повсюду их шляпки, глядят в глаза,

На мху, на мохнатых камнях.

Они могут в душу мою влезать,

И знают всё про меня.

Какие-то мелкие, видно едва,

Другие – надули изгиб.

И я среди них забываю слова,

В траву прорастая, как гриб.

Но есть ещё ветер, несущий мух,

Широких озёр простор,

И космос холодный, могучий дух,

Что длань надо мной распростёр.

Элегия

Над углями погасшими рук не согреть,

Променяв тишину на молчанье.

Несогласных привычно-внезапная смерть

Не заслуживает упоминанья.

И не то, чтобы слова об этом нельзя,

Только слишком обыденно, пресно.

Притупилось вниманье, и факты скользят —

Телезрителю не интересны.

Оглушает записанным смехом прайм-тайм,

Заслоняет значенье утраты,

И в прохладном «Мохито» утопленный лайм,

Погружается в свежую мяту.

И пока мы под утро в кроватях сопим,

Доверяясь беспечному богу,

Без присмотра оставленный, рушится Рим,

Подбирается море к порогу.

Распродажи шумят золотой мишурой

Распродажи шумят золотой мишурой,

И упорные люди спешат

Обустроить уютом Везувий родной,

Как и много столетий назад.

И Везувий под ними тихонько храпит,

Через трещинки в хрупкой броне,

Мотыльку-однодневке отнюдь не грозит,

Беспокойство о завтрашнем дне.

Егман

Окна глаз чудовища стоокого –

Чёрные шевелятся зрачки.

Человеческие тени бродят около,

Чтобы сбить с очкарика очки.

Город щерится, как пёс отпущенный

Отомстить накопленное зло.

Челюстями, по асфальту трущими

Костяное красное стекло.

Егман тонкий старится энигмою –

Разболтавшийся Шалтай-болтай.

Сохрани придумками из книг мою

Порванную душу. Защищай.

Защищай же, рыцарь, звонко падая

Вдребезги с дрожащего коня,

Как Всевышний защищает радугой

От Своей жестокости меня.

Люди-львы и люди-куропатки

Люди-львы и люди-куропатки,

Кошколюди и собаколюди

В хаосе, вернее, в беспорядке,

Мечутся – горошины на блюде.