Она закрыла глаза. Лодка мягко покачивалась на волнах. Колебания воды передавались ее бортам, от бортов – шестам, на которых висел гамак, а от шестов – телу Марины. Эти колебания и усыпили ее.
Отец был здесь, но ужасно торопился в университет, опаздывал на семинар, который вел, а улицы Калькутты были забиты народом. Все больше и больше людей пытались уместиться на тротуаре, студенты бежали на занятия. Марина держала отца за руку, чтобы не потерять его в толпе, и думала о том, как странно они выглядят. Стремительно шедшая навстречу женщина с мешком риса на голове вклинилась между ними, словно никак иначе было не пройти, и Марина ухватилась за отцовский ремень. Так она пыталась перехитрить сон, который изучила уже вдоль и поперек. Отец шагал так быстро! Марина смотрела на первую седину в его густых черных волосах, когда на них наехал мужчина с тележкой, груженной велосипедными покрышками. Как он смог так разогнаться? Сон следовал своим нерушимым законам – отец и дочь должны быть разлучены, – и мужчина с тележкой врезался прямо в руку Марины, словно намеревался пролететь сквозь нее. От удара ее подкинуло в воздух, и на мгновение Марина оказалась над толпой. Она видела все: людей и животных, жалкие хижины, лепившиеся вдоль дорог, ведущих к роскошным домам, нищих с плошками, ворота университета, узкие плечи стремительно удалявшегося, более не обремененного ею отца. Увидев все это, все невозможное, невероятное это, она рухнула на мостовую, и вес тела пришелся на локоть.
– Что, змея? – кричала доктор Свенсон. – Доктор Сингх, вас укусила змея?
Марина лежала на палубе. Между ней и гамаком было всего фута три, но, несмотря на свою пустяковость, падение получилось жестким. Даже дыхание перехватило. Открыв глаза, доктор Сингх увидела ноги в теннисных тапочках, а рядом маленькие коричневые ступни.
– Доктор Сингх, ответьте мне! Там змея?
– Нет, – выдавила Марина, прижимаясь щекой к грязной палубе.
– Тогда почему вы кричали?
Лодка уже снова скользила по реке. Доктор Свен-сон ткнула Пасху в плечо и показала на штурвал. Выходит, какое-то время они плыли сами по себе.
Марина могла бы назвать предостаточно причин для своего крика – и, пожалуй, одной из главных был тот факт, что вся левая сторона тела горела огнем. Она осторожно перекатилась на спину, слегка пошевелила пальцами левой руки, потом запястьем. В завершение осмотра подвигала в разные стороны ступней. Ничего не сломано. Ее постель колыхалась у нее над головой.
