Жанна рассеянно улыбнулась, не ответив. Он ждал. А ведь сперва спешила, на часики поглядывала — теперь же смотрит в кристалл, что-то в нём отыскивая безуспешно, потому что он для неё всего лишь камень. И про дело своё забыла, про юридическое.
— Сергей Георгиевич, мне с вами трудно говорить. И знаете почему?
— Ну, разный возраст, разные взгляды…
— Нет. Вы каждую минуту сравниваете меня с мамой. Сравниваете ведь?
— Сравниваю, — соврал Рябинин, который давно перестал сравнивать несравнимое.
Вдруг выпал недельный маршрут по воде — одним, вдвоём. Лодку, спальные мешки, палатку, продукты загрузили в машину и забросили в верховье реки. Им предстояло плыть по течению километров двести, исследуя выходы коренных пород…
Рябинин сидел на корме и правил веслом. Маша примостилась на скамейке перед ним, лицом вперёд — он только видел её выжженную косынку, плечи и загорелую тонкую шею, охваченную шнурком, на котором висела лупа. Коренные породы обнажались не часто, поэтому течение реки свободно несло их плоскодонку вперёд. Рябинин тогда ещё не знал, что плывёт он не по воде, а по реке времени, уносящей его отсюда туда, из настоящего в будущее; не понимал, что эти бегущие глинистые берега он видит впервые и больше никогда не увидит; не ведал, что бегущие глинистые берега похожи на годы, которые и у него вот-вот побегут, стоит пройти молодости. Он сидел на корме, лениво шевеля веслом.
Уплывали низкие глинистые берега и задёрнутые синью сопки, оставались за бортами нетронутые заводи и урчащие протоки, отстранялись галечные косы и необитаемые островки… За кормой завихрялась и сонно всхлипывала вода. Пеной закипали встречные перекаты. С тёплых берегов шлёпались в воду вспугнутые черепахи. Иногда на отмели стояла одноногая цапля — тогда Рябинин переставал шевелить веслом, бесшумно наплывая на удивлённую птицу. Пахло водорослями, свежей рыбой и невнятными береговыми травами.
А вечерами случалось так, что красная река бежала прямо в раскалённое солнце. Казалось, что за первым же поворотом лодка ткнётся носом в этот шар и они обнимут его жаркое тело. Но вдруг всё меркло и холодело — лодка ныряла в протоку, наглухо заплетённую кустами и травами. Рябинин ничего не видел и отдавался течению. В следующую минуту солнце опять ударяло в глаза, и опять он ничего не видел, и опять отдавался течению.
Маша смотрела в карту, изредка что-то писала в полевой дневник или просила его пристать к берегу и отколоть кусок торчащей скалы. Но иногда она поворачивалась к нему и роняла несколько слов, из чего он решил, что её занятый работой ум живёт и другой жизнью.
