— Вы с ума сошли, — повторил Рябинин.
— А-а, всё-таки сошла? Тогда вызывайте «скорую», вызывайте!
Она ткнула кулаком в телефонный аппарат, который зло огрызнулся дряблым звоном. Это звяканье вдруг отрезвило Рябинина, возвращая к здравому смыслу.
— Жанна, да с чего вам пришла такая мысль?
— Я забыла, вы же следователь. Вам нужны доказательства, да?
— Ведь какая-то нелепость…
Она рывком села к столу, обдав Рябинина душистым, почти летним ветерком. Ему казалось, что сейчас в её лице всё подвижно и всё живёт своей нервной жизнью: застеленные слезами глаза, дрожащий носик, ломкие брови, резиновые губы…
— Вы с ней вместе работали, так?
— Работал.
— Вы её любили, не так ли?
— Любил, — чуть замешкался Рябинин, не уверенный, что должен признаваться даже её дочери.
— А вот ещё доказательство…
Она затрясла сумку, вдруг позабыв, как та открывается. Рябинин ждал, опять теряя ощущение реальности, — любовь, доказательства, его дочь… Но доказательство она достала и положила перед ним веско, как официальную справку. Опять письмо Маши, кусок её письма. Тот же крупный и ровный почерк, те же самые чернила…
«Мама, а Рябинин, о котором я тебе писала, влюбился. И в кого, думаешь? В меня. Хороший мальчик и цельная натура. Не знаю, как и быть».
— А что написано дальше?
— Об этом всё.
Будь Рябинин волшебником, сделал бы эту Жанну бестелесной и невидимой, растворил бы её в воздухе, перенёс бы куда-нибудь за стены прокуратуры — или сам бы птицей взмыл на крышу с этим письмом в клюве… Хотя бы на десять минут, на одну бы минутку. Чтобы посидеть с ожившими строчками наедине и слиться с их смыслом и с тем временем…
— Жанна, а дата стоит под письмом?
— Мама никогда не ставила дат.
— Оно написано, когда вы уже были на свете.
— Но вы работали с ней и раньше.
— Нет, я работал с ней только один сезон.
— Я совсем не похожа на своего отца…
— Но вы и на мать не похожи.
— Странно…
— Пути наследственности неисповедимы, Жанна.
— Тогда извините меня…
Она успокоилась — даже поправила волосы, растрёпанные нервной вспышкой. Приходил в себя и Рябинин. И чем шире разливалось в нём спокойствие, тем сильнее одолевало удивление. Как же так… Уверовать в его отцовство по нескольким строкам о любви? Ну да, если любовь… Рябинин неприятно ухмыльнулся:
— Если любовь, то должны быть и дети. Так, что ли?
Она, опустошённая своим взрывом, вяло согласилась.
— В жизни — так.
— Женщина, а ничего не знаете о любви.
В начале их разговора она бы взвилась, а теперь лишь лениво прикрыла глаза:
