— Бесхозяйственная дура, — тихо выругался Леденцов, ударившись коленом о лестницу, положенную на ребро.
Держась за угол дома, он повернулся к окну. И в этот миг прохудившаяся туча отпустила Посёлку лунного света чуть больше, чем отпускала до сих пор. Позабыв про боль, инспектор отпрянул — за стеклом белело лицо. Леденцов вскинул фонарь, как пистолет, и нажал кнопку…
Худой и небритый человек покойником смотрел на него, даже не мигнув от яркого света. В комнате зажгли электричество, вместе с которым пропал и человек-покойник.
Леденцов хотел ринуться в дом, но за его спиной мокро стукнула калитка — в свете, павшем из окна, он разглядел женскую фигуру. Инспектор спрятался за угол.
Я видел мальчишек, собиравших хлебные колоски: довольные, весёлые, разгорячённые… Я видел мальчишек, пинавших по двору буханку хлеба вместо футбольного мяча: довольные, весёлые, разгорячённые… Чем эти похожие мальчишки отличаются? Главным — сопричастностью жизни взрослых.
Клавдия Ивановна Сантанеева оцепенела, приготовившись к громовому стуку в дверь. Но там поскреблись по-кошачьи, знакомо. Она задышала свободнее. Неужели до сих пор не дышала?
Сантанеева открыла дверь. Скуластая Катерина опустила платок с головы на плечи и неуверенно спросила:
— Спишь, что ли? Света вроде бы не было…
— Гасила на минутку. Показалось, кто-то ходит под окном.
— Никого нет, — заверила Катерина.
— Проходи, соседка. Давно не захаживала.
— Так ведь дела…
Катерина прошла в комнату, щурясь от хрустального света, от обилия стекла, от пышно накрытого стола. Она присела на краешек кресла неуверенно, готовая вскочить и бежать.
— Спички все исчиркала. Одолжи коробок…
— Не спеши. Я тебе стаканчик сладкого вина налью.
— Господь с тобой! На ночь вино пить.
— Ну хоть пепсы.
— Чего?
— Пепси-колы, водички.
Сантанеева торопливо схватила бутылку, опасаясь, что гостья откажется и от воды. Катерина оглядывала дом, но не с любопытством, а с каким-то ждущим выражением — так человек отыскивает потерянную вещь, — даже еле приметная улыбка была на губах.
— Когда была жива тётка Анна, твоя мать… Мы тут ели драчены с топлёным молоком из русской печки…
— Печку я разобрала.
— Щами пахло, картошкой, теплом… В хлеву корова мычала. Котята играли, ребятишки кричали… А теперь вот… эту соску пьём.
— Не соску, а пепсу. Её во всех странах пьют.
— Из резины делают, что ли… — поморщилась Катерина.
Сантанеева отодвинула бутылку и побегала взглядом по столу, не зная, чем угостить соседку. Но на столе были лишь солёные закуски, мясо, рыба — всё подобающее к двум бутылкам, высоким, прозрачным, с винтовыми пробками. Взгляд Сантанеевой помимо её воли соскользнул со стола на окно, на улицу — там была осенняя тьма.
