Катя вновь закрыла глаза, отключаясь от их разговора. Казалось, эти погружения в себя ей для чего-то нужны, поэтому инспектор пережидал их терпеливо. Впрочем, могло быть и кокетство.
— Девушкам, — она открыла глаза, — нравятся не умные, не красивые и не богатые…
— А какие? — спросил инспектор, потому что она ждала его вопроса.
— Сильные.
— У нас в уголовном розыске только сильные. Катя, хлеб горит?
— Горит.
— А директор знает?
— Ещё бы.
— Ну и что?
— А ему хоть весь завод сгори…
— Почему хлеб-то горит?
Но она уже закрыла глаза. Теперь инспектор догадался, к чему эти молчаливые перерывы, — они были нужны ей для обращения к новой мысли, как поезду нужна стрелка для перехода на другой путь.
— Объясняться друг другу в любви пошло, да?
— Почему же? — удивился инспектор.
— То же самое, что говорить друг другу, какие мы хорошие.
Он не был готов к разговору о любви, хотя инспектор уголовного розыска должен быть готов к любым разговорам.
— Катя, лучше объясняться в любви, чем в ненависти. Так почему горит хлеб?
— Это знает только один человек.
— Кто же?
— Главный механик.
— А он при чём?
— Механизмы-то его.
Ресницы предвещающе вздрогнули.
— Катя, подождите закрывать глаза…
— Думаете, что не хватает мужчин?
Инспектор думал только об одном мужчине, о преступнике. Видимо, затеянный им на чаепитии разговор девушек растревожил.
— Катя, договоримся так… Кончив дело с этим хлебом, мы специально приедем для задушевных бесед.
— Мужчин хватает, но нет с ними равенства.
— Ну, теперь-то женщины равны так, что дальше некуда.
— Какое же это равенство, если женщина не может ухаживать, объясняться в любви и делать предложения?
— И слава богу, — буркнул инспектор. — А куда девался весь горелый хлеб?
Но он не успел — веки покойно смежились. Её вопрос зрел долго. Инспектор зевнул, предчувствуя разговор о душевной близости или вечной разлуке.
Она вдруг открыла глаза, взяла его за руку и тихо спросила, окончательно проснувшись:
— Вам нравятся блондинки или брюнетки?
Инспектор тронул прядку её волос:
— Блондинки.
— С тёмными глазами или с голубыми?
Он заглянул в её глаза:
— С голубыми.
— Худенькие или полненькие?
Петельников отступил на шаг, окидывая её фигурку весёлым взглядом.
— Средненькие.
— С ямочками на щеках или без?
Он состроил рожу, отчего Катя улыбнулась.
— С ямочками.
— А я во вкусе мужчин? — совсем беззвучно спросила она.
— Нет вопроса, — понизил голос и он.
— Идёмте со мной.
— Куда?
— В подвал.
Можно тонко разбираться в искусстве, играть на ударнике или петь соло; можно знать языки, историю религии и тайны микромира; можно писать книги, диссертации и докладные записки; можно быть сведущим в икебане, дышать по системе йогов и завтракать шведскими бутербродами… Всё это можно знать, понимать и уметь — и быть мещанином. Если не знать, как растёт хлеб и как он даётся народу.
