Многие годы я чесал в затылке, пытаясь понять, во что Боб Блэк верит на самом деле. Несмотря на воинственность, в его сознании иногда мелькает мираж утопии. Мираж этот — те отрывочные моменты, когда он начинает романтизировать НедаЛудда, майские пляски вокруг шеста или средиземноморскую культуру (притом, что генетически он шотландец). Может быть, его шкалу ценностей можно понять по его научным трудам? Внимательное чтение юридических текстов Блэка может что-нибудь прояснить — или не прояснить. Прояснить, пряча.
Истинный подход Блэка к экономике — тот, которым он без задних мыслей и без вознаграждения пользуется в эфемерном маргинальном мире, — это подсечное земледелие; скорее всего, он самый изощренный из всех, кто до сих пор его практикует. Как Тамерлан, он сжигает дотла целые области знания — полагая, что акт письма ближе к интеллектуальной кровавой бане, чем все, что позволяет современный закон. Он изгнал бесконечное число бумажных тигров анархизма своим яростным смехом, за которым прячется некий таинственный мета-анархизм, называемый ватсонианским. Что за Ватсон? Я пытался выхолмсить это, но так до конца не преуспел. Возможно, мне просто с лихвой хватило кулачных боев в театре теней, этой войны крошечных клик на заброшенных интеллектом полях последних остатков городского неподчинения. Именно здесь Блэк превосходен, здесь он раздает удары и ловит свой кайф. Блэк никогда не отступает и никогда не сосредоточивает силы на одном фронте — напротив, он постоянно расширяет атаку; под удар попадают не только могущественные Фонд субгения, Союз малой прессы и «Переработанный мир», но и какой-нибудь свой брат-маргинал, какая-нибудь легкая жертва вроде старого хиппи или социалистического сынка богатых родителей, издающего свой первый журнал. Я могу терпеть их писания только тогда, когда Блэк их цитирует. Возможно, это их единственный шанс на бессмертие: с вытаращенными глазами и спущенными штанами попасть в извержение вулкана и навеки застыть в куске янтаря.
Почему Блэк набрасывается на младенцев? Писания его так же блестящи и дики и так же точно настроены, как у Оскара Уайльда, — но Уайльд выбирал врагов покрупнее, врагов, которые могли ответить, таких, как Уистлер, насвистывающий и одной рукой производящий ноктюрны, а другой — убийственные комментарии вроде собранных в «Изящном искусстве заводить врагов». Не исключено, что Блэк превращает тех, кто попался ему под руку, в настоящих художников, медленно-медленно, но мере того, как им приходится защищаться, — но прямых свидетельств этого нет.
