— И отстали?
— Отстали, но прокляли. Наверное, из-за этого проклятия вы все тут и оказались со мной.
Смотрю ей в глаза. Взгляд у нее уверенный, точно верит в проклятие.
— Проституцией занимаешься?
— А на что еще мне жить? — возмущается в ответ. — Фамильное золото я еще два года назад продала, как дура, в ломбард. Задешево. Профессии нет. А на тех работах, что предлагают, денег даже на коммунальные услуги не хватит. Да и там все норовят сразу под юбку залезть, причем на халяву. Лучше уж по-честному путанить.
За ней шла Наташа Синевич из Белоруссии, из славного города Гродно. 22 года. Студентка Московского педагогического государственного университета, бывшего Ленинского.[91] Учится по специальности «дефектолог-логопед» на платном отделении. Остался последний курс. Живет в общежитии. Родители помогают как могут, но что той помощи для такого дорогого города, как Москва — слезы.
Наташа — высокая девушка, почти метр восемьдесят, но это ее нисколько не портит, так как она очень пропорциональная и стройная. И очень красивая. Глаза, так просто васильковые, настолько насыщенный синий цвет их радужки. Русая. Красивые грудь и бедра. Узкая талия. Плоский живот и ноги с круглыми коленками. Такой красавице только Купаву играть в опере «Снегурочка».[92] Аншлаг обеспечен.
Эскорт для нее — хорошая подработка, чтобы не вгонять родителей в лишние траты. От занятий проституцией открещивается, но думаю, что, скорее всего, в этом она мне врет. Стыдится.
Девятой была самая старшая девушка моего «пионерского отряда», 23-летняя Ингеборге Прускайте, литовка, жемайт[93] из Клайпеды. Темная шатенка, голубоглазая, кровь с молоком, большая упругая грудь, узкая талия и широкие бедра. Черты лица немного крупноватые, впрочем, ее внешность это не портило, а добавляло перчику. Рост: метр семьдесят.
— Девяносто-шестьдесят-девяносто? — спросил я.
— Нет, — гордо заявила в ответ. — Девяносто два — пятьдесят восемь — девяносто.
Просто Сольвейг[94] легендарная. На улице на нее, наверное, все оборачиваются.
— Откуда так хорошо знаешь русский язык?
— Так у нас Клайпеда — русский, считай, город. А до войны был немецкий Мемель. Жила бы в Каунасе — совсем бы вашу мову не знала. Школы у нас, что в Клайпеде, что в Каунасе — одинаковые, литовские. Просто у меня полкласса было русских.
— Странно, твои соотечественники все обычно в Ирландию рвутся уехать на заработки, а ты в Россию. Нестандартно как-то, не находишь?
— А что я в этой занюханной Ирландии забыла? — От возмущения даже румянец на щеки пробило, что сделало ее еще привлекательней. — Кверху попой весь день на грядке стоять за десять евро в час? Где единственное развлечение — это танцы в деревенском пабе с местными алконавтами? Съездила разок. Как заработала на обратный билет, так сразу и вернулась. И на всю жизнь зареклась возвращаться в эту страну лицемерных жадюг. Не с моей красотой грядки полоть, а другой работы там для нас нет. Будь ты хоть доктор наук. К тому же они все упертые католики, особенно бабы.
