Я ел свою детскую манную кашу из этих тарелок с белыми цветами и нежнозелеными листочками.
До моей манной каши эти тарелки пережили Первую мировую войну и Октябрьский вооруженный переворот. Еще Гражданскую войну и первый этап социалистического строительства.
Уже на моей памяти — Вторую мировую войну, эвакуацию в Сталинград и Барнаул, переезд в Москву, строительство развитого социализма и его неожиданный крах.
И, всё же, несколько тарелок из сервиза, занявшего когда-то Две подводы, целы до сих пор.
Признаться, теперь я лучше стал понимать, почему в раскопах древних городищ, исчезнувших цивилизаций, археологи чаще всего находят посуду…
Погруженный в дела дед находил время и для воспитания своего многочисленного потомства.
Прежде всего, это касалось старшего сына, первенца, Николая. Когда он вошел в соответствующий возраст, Андрей Кириллович повез его в Петербург и представил к поступлению в Пажеский корпус. Повидимому, деда тоже томили семейные предания, либо он что-то знал более точно, либо даже, будучи юристом, имел на руках и более существенные доказательства.
Но в Пажеский корпус Николая не приняли.
Вместо этого, он поступил в юнкерское артиллерийское училище, каковое и окончил, отсюда прозвище — Пушка. Офицерские погоны в Петергофе ему, в числе других счастливцев, вручал сам император Николай Второй.
Уже шла война, и прямо с парадного плаца молодых офицеров отправили на орудийные позиции.
О своей дальнейшей офицерской карьере Николай Андреевич распространяться не любил.
Ныне уже трудно выяснить отношение моего деда Андрея Кирилловича Приходько к нарождавшемуся в России революционному движению народных масс.
Но, опять-таки, семейное предание гласит, что в дни вооруженного выступления харьковского пролетариата против царизма — а именно 12 декабря 1905 года, когда рабочие завода Гельферих-Саде (впоследствии «Серп и молот») завязали бой с казаками и драгунами, и это было настоящее сражение, с пальбой из пушек, с кровопролитием, повальными арестами, — что в тот день и час мой дед оказался на Конной площади (это ведь поблизости от дома на Люсинской улице), а там кипела схватка, и его — а ты-то что суешься, господин хороший?.. — оттянули по спине казацкой нагайкой.
Дед был оскорблен до глубины души этим посягательством на свою честь.
А позже обозначились и личные счеты с царским самодержавием: сына не приняли в Пажеский корпус.
И в нашей семье еще долго лелеяли это предание о казацкой нагайке, как доказательство причастности к классовой борьбе пролетариата.
