Перепрыгивать на левый берег Ксант вчера не рискнул, лежал на своей любимой ветке и наслаждался, самым вежливым тоном отпуская довольно рискованные шуточки и тем выводя несчастного песика из себя. Довольно долго так наслаждался. Пока не заметил, что неудачливая утопленница плачет. Она старалась делать это как можно незаметнее, глотала слезы и запрокидывала голову, старательно моргая, чтобы они стекали по вискам, теряясь в светлой путанице волос. Но все равно настроение было испорчено. Вот же глупая дура! И что ей втемяшилось? Ксант ушел, не прощаясь.
Да что там, не ушел – сбежал. Даже в полноценный сквот сверзился, так хотелось отхлестать себя по бокам длинным хвостом.
С придушенным мявом вывернулся из мешающей одежды, злобной фурией пронесся по толстым широким веткам, распугивая птичью идиллию. Одна крылатая дура заполошно порхнула прямо из-под лап – прыгнул, но не поймал, да, впрочем, не особо и хотелось, и прыгнул-то так, от злости больше, мол, разлетались тут! Порядочным котам не пройти!
Поорал немного для порядка, подрал кору и таки хлестнул себя хвостом. Полноценного удара по бокам не получилось – все время под хвост попадались какие-то мелкие ветки. И почему-то от этого вдруг стало смешно.
Злость испарилась.
Он вернулся по веткам неторопливой уверенной пробежкой, все еще помякивая и делая хвостом непристойные жесты – но уже больше так, для порядка. Настоящая злость ушла. Надо же, как далеко шарахнуться успел, не на шутку достало, видать. Хорошо, что без майки, из шорт вывернуться несложно, а вот майку бы точно порвал, и хранительница Миурика, ставшая недавно младшей из Старших матерей, ни за что не дала бы новую – одежда драгоценна, ее выдают лишь взрослым, беречь умеющим. Не умеешь беречь – значит, не достоин, ходи голым, как в сквоте. Или сам себе делай кожаную. Как у охотниц. Они утверждают, что гордятся этими грубыми самодельными шмотками. Да только почему-то заядлые охотницы проводят большую часть жизни в сквоте – может, как раз потому, что в сквоте можно бегать голышом? Вряд ли им на самом деле нравится эта грубая и жесткая гадость – Ксант попробовал как-то и полдня не проносил, как стер себе все, что только мог. Нет уж!
Мрявкнув от неприятного воспоминания, Ксант передернулся всей кожей – так, что густая рыжая шерсть прошла волнами от ушей и до самого кончика хвоста, последний раз недовольно мотнувшегося из стороны в сторону. Спрыгнул с дерева, уже на земле вышел из сквота, торопливо натянул брошенные шорты. Огляделся – не видел ли кто?
