Шимеле | страница 10

Эти народные песни, которые вы, наверно, тоже слыхали, были в те времена популярны среди всех евреев. Их слыхали в каждом доме, на базаре, на улицах, в синагогe, у верстаков ремесленников, везде. Парни и девушки, стар и млад, напевали эти песенки знаменитых спектаклей: «Колдунья», «Два кунилема» и т. п. Все евреи слышали о еврейском театре Авраама Гольдфадена[12].

Какое это было счастливое время! Со вздохом и тяжелым сердцем вспоминаются эти спокойные и счастливые годы. А тогда мы не ценили их, не дорожили ими.

Именно тогда очень одаренный народный поэт Авраам Гольдфаден нашел, что пришло время создать еврейский театр для своих братьев. Он изъездил всю страну вдоль и поперек, и куда бы он ни приезжал, его принимали с большими почестями и благодарностью. Театр всегда был набит до отказа. Не только евреи, но и местные неевреи приходили в еврейский театр, желая узнать, что это такое. Только очень скоро театр распался на части, на крошки, на песчинки. Актеры разбежались во все стороны, каждый в отдельности собирал свою труппу. Однако эта труппа опять распадалась на более мелкие труппы, и так без конца, и к каждому шелудивому бездельнику, который мог кое-что спеть, сострить, приставали несколько парней-портных, несколько домашних служанок, сбежавшик от своих мадам, и разучивали песенку:

Потом они объявляли себя труппой актеров и разъезжали по всем городам и местечкам «играть театр» и петь «Налетайте, шалуны». Все они были бедняками с пустыми желудками. Едва эти несчастные люди появлялись в местечке, едва они слезали с подводы и переступали порог постоялого двора, как тут же, подобно стае голодных волков, набрасывались на еду. Даже за подводу балагуле, доставившему их на постоялый двор, вынужден был платить хозяин этого двора. Кроме того, он вынужден был выкупать костюмы и декорации, которыe они оставляли в залог хозяину постоялого двора другого местечка. Так второй хозяин выручал вещи, оставленные у первого, третий - оставленные у второго, а четвертый - у третьего и т. д., пока наконец голодная труппа в одну темную ночь не исчезала, никого не известив о своем новом местонахождении. И бедный козяин постоялого двора оставался ни с чем. Но едва исчезала одна труппа, как тут же прибывала другая. И тот, кто не видел этих несчастных актеров, этих забитых, голодных, голых и оборваннык субъектов, их босых ног, высохших зеленых лиц, - а среди актеров попадались порой довольно талантливые, способные, веселые люди, - тот не видел в своей жизни отчаянной бедности в ее неприглядном виде.