*
Февраль 1945 года, лагерь в Кёнигсберге: выжившие, в том числе наша тетка Сюзанна, эвакуируются через десять яростных, смертоносных минут в Равенсбрюк, куда они приходят пешком, двадцать уцелевших из двухсот.
*
О своих деде и бабке по отцу, живущих в нашей деревне, в доме на пересекающем ее шоссе, в начале пригорода под названием Альманде по дороге в Анноне, я знаю в ту пору, что дед, тоже врач, родился в «Бургундии», в Отёне, а бабка совсем близко отсюда, за перевалом Банше, в Сен-Жюльен-Молен-Молетте, на склоне ронского предгорья.
Одна из ее сестер, наша тетка Жанна, живет в красивом доме с садом, на косогоре в этой деревушке, где производят текстиль. На продовольственные карточки она готовит детские полдники, куда мы иногда ходим, отец высаживает нас при своем объезде, а вечером забирает. Сад больше того, что арендует отец под нашим домом, более обустроенный и нарядный. С полудня до самого вечера мы там бегаем, прячемся, ловим ящериц, а в сезон едим клубнику, смородину, виноград, выслеживаем птиц и разыскиваем гнезда. Ее супруг, наш дядя Ипполит Б. д’А., офицер запаса, высокий, элегантный, заставляет нас сменить игру. Посреди склона бассейн. За самой высокой стеной - лес. Ловя рукой ящерицу на стене, я вижу, как сорока на цветущей вишне звякает браслетом в клюве, изумленно раскрываю рот, и туда залетает букашка: я держу рот открытым, однако насекомое вязнет в моей слюне; я сплевываю, но тщетно, оно уже миновало нёбо; я бегу и ложусь в траве под сливой, дожидаясь смерти, часто дыша и сглатывая. Букашка жужжала или стрекотала? Какого она цвета? Для чего служит кишечник? Насекомое там утонуло, удавилось или задохнулось? Способно ли оно еще ужалить и куда? В лучшем случае охрипну... Может ли его яд усыпить меня «навеки»? Как я отыщу дорогу к престолу Троицы, там наверху, в облаках? Я кое-что слышал о физиологии и представляю маршрут животного внутри себя, оно силится подняться на свет, падает обратно, сберегая в жале яд перед окончательным поражением. Что-то шевелится у меня между ляжками, от удовольствия я забываю о страхе смерти.
Я откликаюсь на зов, лишь когда мое спящее тело окатывает ливнем. На вечерней заре, перед тем как мать крестит мне лоб, я заставляю себя заглянуть, прежде чем спустить воду, на дно унитаза, мне мерещится там букашка, которая высовывает лапки и усики из кала и баламутит коричневую воду. Свет гаснет, сменяясь лунными лучами: как мне получить вновь под простыней удовольствие, испытанное под вишней?
