Параметры моего номера: мой рост — в длину, и чуть меньше — поперек; в длину поставлена кровать с продавленной сеткой, поперек — рассохшийся письменный стол с лампой под прожженным, из вощеной бумаги, абажуром. За тонкой перегородкой кто-то уже завидно похрапывает.
Открываю альбом, разглядываю сначала фотографии. Вот, кстати, и та, о которой упоминала Софья Маркеловна, — физзарядка во дворе. Ребятишки в длинных, до колен, трусах — такие шили и носили до войны; на переднем плане, чуть постарше их, паренек в широких штанах и белой майке, навсегда застывший с раскинутыми, словно в полете, руками. Вот опять он — на берегу реки, присевший на корточки и облепленный теми же ребятишками в пионерских галстуках. Фотографии воспитанников детдома, ставших врачами, научными работниками, преподавателями, под некоторыми пометка: погиб в Отечественную войну. Мелькнуло и снова вернулось знакомое лицо чубатого летчика Андрея Черняка; тут он еще старший лейтенант, немного важничающий, напустивший на себя эдакую суровость, — сменив три звездочки на одну большую, майорскую, он опять станет веселым, улыбчивым.
И — снова Орлов, теперь уже такой, каким знаю его: подстриженный под «бокс», с седыми висками, в косоворотке, спокойно и пытливо посматривающий со стального глянца. Нет, я не оговорился относительно того, что знаю его: после рассказов Александры Петровны, Голованова, Софьи Maркеловны, рассказов еще не отстоявшихся, вероятно, не полных и пока не взаимодействующих, ощущение такое, будто действительно встречался с ним, разговаривал, слышал и помню его неторопливый голос…
Альбом — как альбом, такие, вероятно, имеются во многих старых школах, в тех же детских домах; и все-таки — читая — нет-нет да и остановишься, пораженный какой-либо деталью. Некоторые из них, не удержавшись, выписываю — не потому, что они могут понадобиться, этого я пока не знаю, а потому, что они сами по себе несут многое. Выписываю, сохраняя лаконичный стиль оригинала.
1918 год. В Загорове организован детский дом — из числа тех, что создаются в стране по декрету Совнаркома. Под детдом выделены личные покой игуменьи женского монастыря. Первые пятьдесят ребятишек — дети погибших в революцию. Столовая общая. Слева — столы монахинь, справа — детдомовские, по стенам — иконы. Монахинь кормят сытно, вкусно. Детдомовский рацион — сто граммов хлеба, чечевица, овес, картошка. Все пятьдесят воспитанников учатся в первом — четвертом классах, занимаются трудом. Мальчики плетут лапти, корзины из прутьев, девочки шьют белье и вяжут варежки.
