Майор повернул машину за угол и, переключив скорость, спросил:
— Скажите, вы случайно не заметили, последние дни никто не выслеживал вас?
— Нет, не заметила, — ответила Забелина и вдруг вспыхнула: — А почему вы об этом спрашиваете? Вам, наверное, все обо мне давно известно, и за мною было установлено наблюдение... Но, уверяю вас, я ничего не знала. Я пришла к вам по своей воле, потому что иначе не могла поступить.
— Верю. Значит и сегодня, когда вы шли к нам, за вами никто не наблюдал?
— Не знаю. У меня было такое состояние... У ворот дома я едва не сшибла с ног мужчину. Получилось очень неловко. У него свалились очки, шляпа упала в лужу. Я, кажется, не извинилась.
— Как вел себя этот человек?
— Мы оба растерялись от неожиданности, и обоим было жалко угодившую в лужу шляпу. Она такого... светло-серого цвета.
— Но как он оказался у ваших ворот?
— Шел мимо. На нашей улице всегда полно народу.
— Приближаемся к булочной, — напомнил майор. — Вам сейчас выходить. Как себя чувствуете?
— Все в порядке. Я поняла, что от меня требуется...
Кочетов остановил машину.
Забелина легко выскочила на тротуар и, небрежно помахивая шарфиком, который она держала в левой руке, вошла в булочную.
Явившись к полковнику, майор Кочетов передал ему свой разговор с Забелиной.
Чумак слушал, хмурясь и нетерпеливо разрывая клочок бумаги на мелкие части. Эта привычка — мельчить бумагу — появилась у полковника недавно и сказывалась в моменты сильнейшего внутреннего возбуждения.
Майор понял: что-то волновало его начальника.
— Значит она твердо убеждена в том, что за ней никто не следил? — переспросил Чумак.
— Убеждена, товарищ полковник.
— Добро.
Полковник собрал обрывки бумаги, стиснул их в кулаке и швырнул в плетеную корзинку.
— Садись, Григорий Иванович, — переходя на неофициальный тон, устало сказал он. — Хочешь, кури. Сейчас начнется сеанс. Забелина уже в театре. Она сидит в шестнадцатом ряду, Колесникова — в восемнадцатом.
Кочетов опустился в кресло, достал из кармана трубку, спички, но не закурил.
«В чем дело? Что тревожит полковника?» — спрашивал он сам себя.
Многие годы совместной работы связали полковника Чумака и майора Кочетова узами крепкой дружбы, основанной на глубоком взаимном уважении.
Впервые встретились они на далекой пограничной заставе, куда Кочетов прибыл для прохождения военной службы.
Молодому солдату, жившему до этого в крупном, шумном городе, на заставе не понравилось. Учеба, наряды, отдых, казалось, чередовались с утомительным однообразием. Григорий Кочетов загрустил. Товарищи попробовали было его подбодрить, но из этого ничего не получилось. По натуре немного скрытный, он стал избегать их, дичиться. Вот тогда и появился возле Кочетова политрук заставы Чумак. Все пограничники в нем души не чаяли, по его единому слову готовы были, как говорится, идти в огонь и в воду.
