– Но никаких козловых! – сразу предупреждает новичок. – Только башенный.
– Ну так-ть! – умиляется Коняшкин.
– Когда начнём учиться?
Выясняется, что в команде крановщиков недобор – всего один человек, и тот Спесивцев.
– Ещё кто-нть нарисуется – и сразу начнём.
– Значит, я пока пойду…
– Стоять! – восклицает мастер. – Ты пока будешь слесарь 6-го разряда! И зарплата.
– Как насчёт должностных обязанностей? – спрашивает слесарь.
– В наличии. Ты, главно, держись Ивана и не бзди. Я тебе его завтра покажу.
– Вы страшно любезны.
… Идя домой, он воображал, что сделает жена Лида, узнав о резкой смене профориентации. Жена была немного старше Спесивцева и работала тренером по художественной гимнастике. Она так долго пыталась примириться с его философской придурью, что уже почти гордилась ею. И тут – н\'а тебе.
Первое, что сделала Лида, это была окрошка.
– Если б ты знала, – начал Спесивцев, размешивая ложкой сметану, – как всё же тоскуют руки по штурвалу… Практически лишь одна у лётчика мечта. Знаешь какая? Лида, ты не поверишь, – высота.
Квас в бокале казался вкуснее, чем в тарелке.
– Только ты на это способен, – сказала Лида с ненавистью. – Окрошку запивать квасом.
… Его трикотажный пуловер среди рабочих спецовок наводил на мысль о хитроумном внедрении агента в ряды пролетариата. Внедрённый Спесивцев пока имел в виду одну служебную обязанность – держаться Ивана.
Сутуловатый тощий Иван с торчащим кадыком и красными руками был тих и задумчив, как Будда. Он низошёл с крыльца «Сталеконструкции» и сел на скамью. Спесивцев присел рядом. С четверть часа Иван молчал так напряжённо, словно принимал стратегическое решение.
– Ну что, покурим? – вдруг спросил Иван.
– Покурим.
После безмерно долгой папиросы Иван ушёл в себя ещё минут на двадцать. Видимо, решение предстояло нелёгкое.
Спесивцев закрыл глаза и посмотрел на солнце сквозь веки. Солнце вело себя по-пляжному и по-субботнему.
– Ну что, съездим?… – вдруг спросил Иван.
– Спроста.
К ближайшей трамвайной остановке шли мерным, прогулочным шагом. Трамвай уходил из-под носа. Но Иван и не подумал ускориться. «Это правильно, – подумал Спесивцев. – Философ не должен расплёскивать себя».
Наконец они прибыли на какой-то адский громыхающий заводик. Во дворе среди лебеды и щебня виднелся ржавый агрегат, вроде разбитой римской катапульты. Иван подошёл осторожно и принюхался. Он тихо произнёс краткую фразу, вместившую сразу три половые аномалии, и выдрал из агрегата шаткую внутренность.
