Он выслушал, и, конечно, следовало бы остаться, поэкзаменовать будущих экспертов по корабельным системам, выразив обычное неудовольствие поверхностным усвоением материала, а главное, спросить, не ожила ли связь с группой Питера — просто так, показа заботы ради, — но на этот раз Стефан пренебрег. Связи не было, он это знал. Оживи вдруг связь — через пять минут об этом стало бы известно всем и каждому.
— Донна, — сказал Стефан, — тебе нужно чаще бывать на солнце. Нельзя себя хоронить. И вредно.
— Спасибо. — Донна чуть усмехнулась. — Оно нас убивает, это солнце.
— Оно и здесь нас убивает. То есть я хотел сказать, что уродует. Ты все же выходи иногда на воздух.
— Спасибо за заботу. Если, конечно, это совет, а не приказ.
— Пока совет, — сухо сказал Стефан. — Все. Работайте.
Он прекрасно слышал, как за тонкой переборкой позади него облегченно выдохнул Игорь, как неудержимо раскашлялся забывший в его присутствии о кашле Аксель, а Синтия вдруг прыснула неизвестно почему — что-то такое ей показалось забавным… Зауряднейшая реакция подчиненных на начальство — но нет надежности. Кончилась. А без запаса надежности нет перспективы… Стефан покусал губы. Знать бы: зачем Донне «глаз»? С кем она — с Питером?
Потом, потом…
Он сердечно поприветствовал Петру, попавшуюся навстречу с мусорной щеткой в руках. Поздравил, похвалил работу. Кругленькая, пухленькая Петра расцвела. Пол был нечист, но Стефан закрыл на это глаза — заставить Петру трудиться целеустремленно и последовательно еще никому не удавалось. Порхающий характер, вечно на подхвате. Очень добродушная, жалостливая, безвредный мотылек… Друг всем и каждому, а значит, бесполезный друг. Годится разве что в прачки. Ладно и так.
Он был один, и следовало с этим смириться. Одиночество особенно ощущалось внутри корабля, но корабль давал и защиту. Он был личной крепостью Стефана, облазившего сверху донизу каждый лаз и знавшего на ощупь многое из того, что Донна и другие знали лишь по чертежам. И места в этой крепости хватало всем. Корабль был велик, ненормально огромен для кучки выживших детей. Стоило подняться на один горизонт, как звуки пропали. Стефан слышал только шаги, и эти шаги были его собственными. Иногда, но редко-редко и то лишь затаив дыхание, можно было уловить легкий треск, шелест или поскрипыванье — собственные звуки корабля, возникающие от старения металла. Когда-то ватная тишина пустых горизонтов угнетала Стефана. Теперь он привык.
