Возможно, что, несмотря на разногласия с отцом, он поступил бы на медицинский факультет в Вене, если бы еще до того, как он сдал выпускные экзамены, не оборвались узы, крепившие его связь с родным городом, из-за того что семейство Руссовых перебралось на жительство в Будапешт. Это семейство еще связывало его с родительским домом, только оно одно. Ирма Руссов, тогда еще подросток, была подругой двух его старших сестер, хотя из-за миниатюрности сложения никак к ним не подходила. Но для Хильды, Женни и даже для Греты еще не пришло время конкуренции, высокой или низкой котировки, то есть доподлинной конноторговли; они еще резвились без каких бы то ни было замыслов в прихожей жизни, более похожей на детскую. Думается, одно из глубочайших наших заблуждений и заключается в том, что мы полагаем, будто игра стоит чего-то, только когда мы уже взрослые, все предыдущее попросту не в счет. Но кто в таком случае взрослый? Кто не запутывается в собственных сетях — должен был бы гласить ответ. На это, если точно сформулировать вопрос, и пожилым людям пришлось бы ответить, что они повзрослели третьего дня. (А подсчет очков идет своим чередом.) Вернее, кажется, что такой ответ подобает юнцам на семнадцатом или восемнадцатом году, позднее к нему уже относятся спустя рукава. До пятнадцати лет ничего, в общем-то, не происходит, все подробности сочиняются позднее. Значит, в ту пору мы действительно жили по штриховому клише. Позднее все уже пачкотня и ерундистика. Можно, конечно, разозлить тех, что не долго думая верят в действительность своей «взрослой» жизни, можно принудить их к яростным протестам, сказав, что в пятнадцать лет все уже прошло, а последующее лишь беспорядочное воспроизведение, если не просто худший, расплывчатый сколок некогда чистого и точного эскиза.
Во всяком случае, все, что осталось позади, было еще и сегодня ясно доктору Паулю Харбаху. Девочки в тот день не были на большом катке в Городском саду (где он на них обычно ни малейшего внимания не обращал, при них ведь была гувернантка). Итак, вернувшись оттуда с коньками под мышкой — коньки «Галифакс» были привинчены к высоким шнурованным ботинкам, — он вошел в переднюю на Райхсратштрассе. Зачем ему понадобились коньки с ботинками? Этого он уже не помнил. Ведь в раздевалке при катке у него был запиравшийся ящичек для коньков. Может, их следовало отдать в починку? Тут в памяти у него был провал. Дверь в комнату старших девочек стояла широко открытой. Паулю туда входить не разрешалось. Они его теснили, бросались на него с кулаками, когда он, ища кого-нибудь из них, входил в запретную комнату. Итак, дверь стояла открытой. Под мышкой он нес коньки. В то время он уже знал Эмилию Эрголетти, более того, между ними все давно было ясно. В комнате стояла четырнадцатилетняя Ирма Руссов, совсем одна. Никого из сестер там не было.
