— Это «Евангелие», — смущённо заметил Герман Степанович.
— Вы что — верующий?
Директор рассмеялся:
— Хобби. Интересуюсь историей религии, собираю иконы и езжу по церквам и монастырям.
— Теперь это модно, — вздохнул Рябинин.
Иконка: медный оклад, хорошее письмо, свежесть лика… Вряд ли старинная.
— Никола-угодник? — попытался угадать Рябинин.
— Да, девятнадцатый век.
Пачка сигарет и спички. И всё. Если бы Рябинин вот так же опрокинул свой портфель, то чего бы только ни посыпалось: скрепки, бумажки, карандаши, старые газеты, надкусанный на дежурстве бутерброд… Не зря директор имел пилку для ногтей.
— А вы знаете, откуда у меня такое хобби? — спросил, улыбаясь, Герман Степанович. — Окно моего кабинета выходит на озеро, на остров. И вот целые дни я вижу этот прекрасный монастырь. И, знаете, проникся красотой.
Почти напротив универмага посреди широкой воды лежал островок, на котором высился монастырь. Говорили, что одиннадцатый век. В последние годы туда зачастили туристы, и нарочно для них пустили паром.
— Много у вас икон?
— Что вы, я молодой, если так можно выразиться, хоббист.
Рябинин едва не пошутил — хобботист. Стоило, потому что вопросов о краже к директору больше не было. Их не было к продавщицам, кассирам и сторожу-те ничего не знали. Не было вопросов к экспертам, которых бесполезно спрашивать, не добыв материала для исследований. Не было вопросов и к свидетелям, потому что не было самих свидетелей. Вопросы были только к преступнику, но вот он-то и отсутствовал. Да и к преступнику имелось всего три вопроса: как украл, зачем украл и где украденное? Впрочем, два вопроса — как украл и зачем — известны. Вернее, один вопрос, потому что зачем воруют, Рябинин знал.
— В Новгороде были? — спросил Рябинин (он сам провёл там неделю).
— А как же! — воспрял Герман Степанович, ступив на любимую стезю. — Древнейший город!
— Что скажете о новгородской Софии?
— Великолепно!
Когда Рябинин к ней шёл, то вдруг понял, что сейчас в воздухе, высоко над головой, что-то произойдёт, и там произошло — полыхнул солнцем купол, поднятый строгими бедными стенами к богу, но так поднятый, чтобы радовался этому человек.
— Юрьев монастырь видели? — интересовался Рябинин.
— Видел.
— Георгиевский собор в нём помните?
— Помню.
Правда, Рябинину больше понравились деревянные церквушки, что были свезены к стенам Юрьева монастыря: маленькие, резные, изящные, стояли они посреди сосен и трав, как прянички. И запах дерева в них был такой щемяще-смолистый, что почему-то наплывало детство, слегка затуманивая глаза.
