— Очень невыдержанная личность, и в этом его беда, — сказал Пьер Малыш.
Я сложил газету и вернул ее.
— Я заметил, что вы не упомянули о приезде нашего друга Джонса.
— Ах да, Джонса! Кто он, в сущности, этот майор Джонс? — И тут я понял, что он пришел не за тем, чтобы сообщить нам сведения, а чтобы выудить их у нас.
— Наш попутчик. Вот и все, что я о нем знаю.
— Он утверждает, будто он — друг мистера Смита.
— Значит, так оно, наверно, и есть.
Пьер Малыш незаметно отвел меня за угол веранды, где нас не могли видеть Смиты. Его белые манжеты далеко высовывались из рукавов пиджака, прикрывая черные руки.
— Если вы будете со мной откровенны, — сказал он, — я, пожалуй, смогу вам кое-чем помочь.
— Откровенен в чем?
— В отношении майора Джонса.
— Лучше не зовите его майором. Ему это как-то не подходит.
— Значит, вы думаете, что он скорее всего не...
— Я ничего о нем не знаю. Ровно ничего.
— Он хотел поселиться у вас в гостинице.
— По-видимому, он нашел другое место.
— Да. В полиции.
— Но за что?..
— По-моему, они обнаружили что-то недозволенное у него в багаже. Не знаю, что именно.
— А британское посольство об этом извещено?
— Нет. И не думаю, чтобы они могли ему помочь. В такие истории предпочитают не вмешиваться. Пока с ним обращаются прилично.
— Что вы посоветуете, Пьер Малыш?
— Возможно, тут какое-то недоразумение, однако, как всегда, это вопрос amour-propre [самолюбия (фр.)]. У начальника полиции болезненное amour-propre. Если бы мистер Смит поговорил с доктором Филипо, доктор Филипо, может, и согласился бы поговорить с министром внутренних дел. Тогда майор Джонс мог бы отделаться штрафом за нарушение каких-то формальностей.
— А что он нарушил?
— Ваш вопрос сам по себе чистая формальность.
— Но вы же только что мне сказали, что доктор Филипо уехал на север?
— Верно. А может, мистеру Смиту лучше повидаться с министром иностранных дел. — Он гордо помахал газетой. — Министр теперь знает, какая мистер Смит персона, он наверняка читал мою статью.
— Я сейчас же поеду к нашему поверенному в делах.
— Неверный ход, — сказал Пьер Малыш. — Задеть национальную гордость опаснее, чем самолюбие начальника полиции. Правительство Гаити не признает протестов иностранных держав.
Почти тот же совет дал мне чуть попозже наш поверенный в делах. Это был человек с впалой грудью и тонкими чертами лица, при первом знакомстве он напомнил мне Роберта Луиса Стивенсона. Он говорил с запинкой и как бы посмеиваясь над своим невезением, но сделала его таким жизнь в Гаити, а отнюдь не происки туберкулеза. Он обладал иронией и мужеством человека, привыкшего к неудачам. Например, у него в кармане всегда лежали черные очки; он надевал их при виде тонтон-макутов, которые носили черные очки для устрашения, вместо мундира. Он собирал библиотеку по флоре Карибского побережья, но отсылал почти все книги, кроме самых обиходных, на родину, так же как отослал своих детей, зная, что посольство каждый день могут облить бензином и поджечь.
