Больше я не смеялась.
* * *
У моих чувствительных губ прекрасная память, и, едва к ним прикоснувшись, я все ощутила заново: тот концерт для рук и рта, который Лукас исполнил на моем теле, наши безбашенные поцелуи и те немногочисленные слова, что он говорил. «Какая ты красивая…» — отзывалось у меня в ушах.
Я захотела взглянуть на рисунки, и Лукас мне их показал. Они были хороши. Удивительно хороши. Я сказала ему об этом, заслужив очередную слабую улыбку.
— Что ты будешь с ними делать? — запоздало спросила я.
— Может, повторю их углем.
Я не унималась:
— А потом?
Он пожал плечами и посмотрел на меня:
— Почему бы мне не повесить их на стенку у себя в спальне?
Я приоткрыла рот, не зная, что на это сказать. На стену в спальне — ничего себе!
Лукас взглянул в блокнот и перевернул лист:
— Ну кто не захочет, просыпаясь, видеть перед собой вот это!
Я была на девяносто девять процентов уверена, что его слова действительно несли в себе тот смысл, которого мне хотелось. И все-таки я не знала, отвечать ли на них как на комплимент или нет. Поэтому промолчала. Лукас закрыл блокнот и положил его на полку книжного шкафа, который стоял у двери, а потом взял меня за подбородок и осторожно потер пальцем мою нижнюю губу.
— Вот дерьмо! — Он отнял руку от моего лица и посмотрел на нее. — Я забыл, что всегда пачкаюсь, когда рисую! Теперь у тебя, наверное, маленькие серые пятнышки… везде, — пояснил он, оглядев меня.
Представив себя с перепачканной губой и серыми следами на животе и груди, я ничего не смогла сказать, кроме «ой».
Сжав кулаки, Лукас опять приподнял мне подбородок и еще крепче притиснул меня к себе:
— Видишь, больше никаких грязных пальцев!
Он поцеловал меня, прислонившись спиной к двери. Сейчас было совершенно ясно, что его тело не хочет останавливаться на поцелуях. Я прижалась к Лукасу, но он, хрипло выдохнув, отстранился:
— Я лучше пойду. А то потом не смогу…
В этот момент я могла сказать: «Оставайся», но промолчала. У меня перед глазами вдруг возник Кеннеди: совсем недавно я слышала от него слова, очень похожие на те, что теперь говорил мне Лукас. Еще более странной была мысль о Лэндоне, чье непрочитанное письмо лежит, наверное, в моем почтовом ящике. Все это не должно было иметь для меня никакого значения, во всяком случае сейчас.
Лукас выпрямился, кашлянул, поцеловал меня в лоб и в кончик носа. Потом открыл дверь.
— Пока, — сказал он и вышел.
Держась за косяк, я смотрела, как Лукас, идя по коридору, натягивает на взъерошенную голову серую шапочку. Все девчонки, мимо которых он проходил, поднимали на него глаза. Кое-кто даже провожал его взглядом до самой лестничной клетки. А когда он исчез, они резко обернулись, чтобы узнать, откуда вышел такой привлекательный парень. Я вернулась в комнату, оставив соседок размышлять над увиденным.
