– Дон Хуан, – церемонно обратился к Тенорио король Педро. – Мне тут рассказали об одном забавном случае… только я кое-что позабыл. Напомни-ка: пятница накануне Семаны Санты, последний день еврейских погромов в Севилье… А? Помнишь?
О да! Де Тенорио в мельчайших подробностях помнил тот день…
* * *
Тогда, в пятницу перед Пальмовым воскресеньем, он отправился в харчевню «Хмельной поросенок». Хозяин бурно приветствовал пропавшего завсегдатая:
– Знаю, знаю, де Тенорио! Слышал! От всего сердца поздравляю с исцелением от ужасной раны! Рад снова видеть вашу светлость в добром здравии! Хвала Пресвятой Деве! – захлебывался от избытка чувств трактирщик Мучо. – Сегодня, сеньор, я угощу вашу светлость отборным молочным поросенком! Разумеется, за счет заведения.
На это и рассчитывал дон Хуан, в кошельке которого печально позванивали два последних мараведи. Разрывая пальцами нежную, с хрустящей поджаристой корочкой тушку поросенка и запивая ее очередной кружкой кислого вина, дон Хуан вдруг обратил внимание на непривычное поведение посетителей. Обычно неторопливые и степенные, сегодня они ели как-то впопыхах, чуть ли не давясь ветчиной и сыром. А вино, против обыкновения, буквально заливали в себя, явно куда-то спеша. И что самое удивительное – все как один расплачивались флорентийскими золотыми флоринами и венецианскими дукатами, не требуя пересчета на мараведи и положенной сдачи…
«Как это быдло ухитрилось так разбогатеть?» – недоумевал дон Хуан. И тут он различил на одежде обладателей золота свежие пятна крови… Де Тенорио сразу вспомнил о еврейских погромах, о которых ему рассказывал слуга Пако.
Сейчас в «Хмельном поросенке» с гневом и возмущением говорили о том, что многие евреи, дабы избежать смерти, срочно принимали христианство, пройдя обряд крещения в католических церквах Севильи. Таким образом, недавние поклонники бога Яхве становились «марасонами» – то есть крещеными евреями, составлявшими в королевстве особую касту.
А потом, добравшись до своих жилищ после притворной смены вероисповедания, евреи замазывали на воротах традиционную надпись «Алафиа», что означало «Мир входящему». Мезузу – конусообразный сосуд со свитком Торы – прятали с глаз долой, а вместо нее развешивали по стенам распятия. Некоторые устанавливали в патио статую Мадонны.
– И надо же! – горячился распаленный выпитым вином подмастерье. – Кое-кого из обрезанных эта уловка спасла от заслуженной кары! Да ведь они нас просто дурачат!
