Отчет Брэдбери | страница 12

Простите за наглую метафору, но меня вскрыли точно так же. Меня переделали. Я забыл, кем я был прежде и кем я мог стать. Меня заставили об этом вспомнить. (Ева родилась, зная прямой путь к сердцу Адама и, что очень важно, имея возможность отвернуть его сердце от Бога.) В нашем мире, систематически опровергающем Священное Писание, копии делают из генетического материала оригинала. Оригинал, таким образом, является новым Адамом, современным Адамом, Адамом-добровольцем, Адамом с просвещенным личным интересом, Адамом, которого просят не слишком рисковать (кровяная клетка или две) в этой необычно современной версии библейских инвестиций, когда вкладывают в здоровье, а не в любовь, человека или божество. Копия делается, чтобы она послужила оригиналу так же, как — здесь все вывернулось — Адам послужил Еве. Если это когда-нибудь потребуется.

До того, как Анна связалась со мной и вызвала последующий ряд событий, клонирование практиковалось уже двадцать один год и стало не только юридически, социально и этически законной практикой, но и вполне обыденным делом — лишь в самых исключительных случаях у оригинала не забирали и не отправляли на хранение кровь из пуповины, — и я не очень-то задумывался об этом. Я вообще не думал о своем клоне, где бы он ни был. (Я бы знал, где он, если бы позволил себе думать об этом.) Как и большинство американцев. После года общения с Анной — в основном говорила она, и она же снабжала меня сведениями, — я убедился, что правительство сделало все возможное, чтобы помешать нам об этом думать. Термины, которые мы используем, «оригинал», «копия», — были придуманы, чтобы выставить в выгодном свете разработчиков и не обращать внимания на новые исследования, чтобы отдалить нас от науки, сделать более спокойными, более лояльными и, в итоге, слепыми. С согласия американской общественности клонирование с благодарностью положено в основу федеральной системы здравоохранения. Эта байка убеждает и умиротворяет нас, к тому же позволяет правительству не слишком заботиться о совершенствовании здравоохранения. Я использую язык Анны — язык протеста. Это не мой язык, моя причастность к нему — личная, а не политическая, но вы должны видеть, как вижу теперь я, что мы все замешаны в это дело. Наша вина, каждого по отдельности и всех вместе, в нашей ошеломляющей самовлюбленности. С самого начала этой жестокой практики, унижавшей и ограничивавшей нас, мы стали безропотными, как овцы. Единственные настоящие общественные дебаты велись о том, надо ли приватизировать бизнес клонирования, и там были вспышки сопротивления. Но эти группы оказались слишком терпимы и бессильны. (Анна и ее муж были активными деятелями оппозиции. Оба отказались участвовать в программе копирования. Этот отказ стоил мужу Анны двадцати или тридцати лет жизни.) Необходимо отметить ужасную симметрию. Соединенные Штаты — единственная страна в цивилизованном мире, где клонирование является легальным и спонсируется государством. В остальных странах оно вне закона. Мы также единственные среди просвещенных стран, мошенничающие с отказом от высшей меры наказания. Отменив этот варварский обычай, Соединенные Штаты сохранили за собой право на санкционированное его использование. Немногие знают об этом, никто об этом не говорит, но такова участь лишних или, в самых редких случаях, своенравных клонов. И их сообщников.